– Старый бунджи-лама. Можно посоветоваться с ним.
Взгляды всех четверых, включая и Римо, устремились на заклятый сундук.
Махнув рукой в его сторону, Чиун сказал:
– Римо, тебе предоставляется честь открыть сундук.
– Я пас, – скорчив гримасу, ответил ученик.
Все смотрели на него так, будто он произнес какую-то непристойность.
– Это большая честь! – подстегнул его Чиун.
– Хорошо, хорошо. – Римо приблизился к сундуку. Тот на удивление оказался незапертым: медные защелки открылись достаточно легко. Откинув крышку, Уильямс поспешно отступил в сторону.
Отпрянуть его заставил запах, а вовсе не то, что он увидел. Чтобы замедлить разложение и приглушить запах, в сундук была насыпана соль.
Все пространство занимала мумия. Бунджи-лама, сложив руки на коленях, застыл в позе лотоса. Облачен он был в траченное молью выцветшее золотое одеяние. Вместо лица – лишайник и плесень, на месте глаз – черные провалы. Сквозь тонкие иссохшие губы виднелись уцелевшие зубы. В руках мальчик держал какую-то бронзовую вещицу, похожую на гантели.
– Какой же он маленький, просто карлик! – удивился Римо.
– Бунджи-ламе не исполнилось еще и пятнадцати, когда он покинул это тело.
Уильямс скривился.
– Вы что, не хороните своих покойников?
– Когда тибетец умирает, – объяснил Лобсанг Дром, – ему устраивают «небесные похороны». Тело относят на открытое место и, лишь после того как стервятники склевывают его до костей, хоронят.
– Таким образом вы экономите много места на кладбище, – сухо обронил Римо, – да еще и развлекаете ребятишек.
Лобсанг Дром посмотрел на его исподлобья.
– А как вы обходитесь со своими покойниками?
– Их кладут в деревянные гробы и погребают в земле.
– Значит, ваш ячмень попахивает мертвечиной, – произнес Лобсанг Дром.
Римо даже оторопь взяла от подобного умозаключения.
– Бунджи-лама всегда восседает в торжественной позе, – вмешался Кула, – пока не найдено его следующее тело. Лицо мумии обычно обращено на юг – в сторону долголетия. В этом проявляется почтение к старому телу, ибо не раз случалось, что старое тело указывало на новое.
– Говорят, тело предыдущего далай-ламы через десять дней после смерти повернулось лицом на северо-восток. Именно на северо-востоке был найден новый далай-лама.
– Подумать только! – изумился Римо.
– Вот и спросим бунджи-ламу, правильно ли указал оракул на его нынешнее тело, – объявил Чиун.
Все встали.
Уильямс внимательно наблюдал за происходящим.
Повернувшись лицом к мумифицированным останкам сорок шестого далай-ламы, Лобсанг Дром проговорил:
– О Угаснувший Свет! Подай знак, о трижды благословенный, правильно ли указал оракул на Свет Народившийся.
Старый бунджи-лама молчал. В его пустых глазницах ползали тени, порождаемые мерцающим светом цветного телевизора.
Из динамиков послышался голос Скуирелли Чикейн:
– Гуру сказал мне, что я, по всей видимости, узнаю свое истинное предназначение после шестидесяти.
– Почему, детка? – поинтересовалась Пупи Серебряная Рыбка.
– Потому что в шестьдесят женщина становится старухой.
– Ты хочешь сказать: ведьмой?
– Это предрассудок. Старуха всегда была символом женской мудрости. В свой шестидесятый день рождения я и обрету мудрость.
– Сладкая моя, – рассмеялась Пупи, – если в шестьдесят ты будешь выглядеть так же замечательно, к слову «старуха» в энциклопедии придется сделать новую картинку.
Пользуясь тем, что внимание присутствующих приковано к экрану, мастер Синанджу незаметно сунул руку в сундук и тут же вытащил ее обратно.
Голова бунджи-ламы, отломившись от иссохшей шеи, покатилась по полу и остановилась перед телевизором как раз в тот момент, когда Пупи Серебряная Рыбка сказала:
– Скуирелли Чикейн, я верю, что ты непременно узнаешь, каково твое предназначение в жизни, и выполнишь его.
