глазками, прикрытыми пилотскими очками. Одежда на нем была коричневого цвета, а все его сопровождающие были в оранжевых шляпах. Лобсанг рассказывал Скуирелли, что далай-лама возглавляет секту верующих, которая ходит в желтых шляпах. Бунджи-лама, в свою очередь, – глава секты верующих, которые носят красные шляпы. Что до нее лично, то она предпочла бы бордовый цвет.
Держа в одной руке бронзовый дордже, другой рукой придерживая свою коричневую шляпу, Чикейн направилась по пыльной дороге к ожидающему ее ламе.
Далай-лама ждал, молитвенно сложив руки. Лицо его было и впрямь приятное, но ничего не выражало. Он не улыбался, не моргал и никоим образом не выказывал, что замечает приближение Скуирелли, даже когда она остановилась всего в шести футах от него.
– Что мне ему сказать? – спросила она у Лобсанга.
– Ничего не говорите.
– Чего он ждет?
– Чтобы вы поклонились.
– Почему же я не кланяюсь?
– Это означало бы, что вы признаете его верховенство.
– Чтобы избавиться от этой чертовой жарищи, я готова встать на четвереньки и поцеловать его шафранно-желтые сандалии.
– Спокойно! – предостерег женщину Лобсанг. – В этот момент решается вопрос о вашем верховенстве.
– Даже присесть нельзя?
– Ничего не делайте.
Скуирелли не присела, далай-лама не поклонился.
– Святейший, – заговорил Лобсанг, – я представляю вам сорок седьмого бунджи-ламу, ныне обитающего в теле Скуирелли Чикейн.
Далай-лама моргнул. Сопровождающие его жрецы вытянули вперед бритые головы, точно впервые увидели ее.
– Та самая Скуирелли Чикейн, которая играла в фильме «Медная жимолость»? – спросил кто-то.
Лобсанг посмотрел на актрису, не зная, что и ответить.
– Скажите: да, – пробормотала Скуирелли.
– Ответ – да, – произнес Лобсанг.
Окаменевшие лица советников далай-ламы вдруг просияли улыбками узнавания.
– Это Скуирелли Чикейн!
Ее окружили.
– Как поживает Ричард Гир?
– Превосходно, – рассмеялась женщина. – Каждый день поет.
– Какие новости из лотосоподобной западной земли? – поинтересовался еще кто-то.
Все это время далай-лама бесстрастно ждал, скрываясь за своими пилотскими очками.
– Он артачится, – шепнула Скуирелли Лобсангу.
– Такой уж он упрямый, – ответил тот.
– Да? Я знаю, как разбить лед. Держите. – И Скуирелли протянула свой дордже Лобсангу. Щелкнув пальцами, она взяла у Кулы шелковый сверток. Развязала и вынула свою сверкающую академическую награду за «Оценку медиума».
– Посмотрите-ка это! – воскликнула она.
– Это статуя давно исчезнувшего бунджи-ламы! – дружно выпалили жрецы.
И к удивлению всех, кроме Скуирелли Чикейн, далай-лама поднес ко лбу молитвенно сложенные руки и низко поклонился не один, а целых пять раз.
– Могу я получить ваш автограф, о Прозревшая? – смиренно спросил он.
Теперь все пошло как по маслу. Они удалились в личные апартаменты далай-ламы, жрецы закрыли двери, и все стали пить чай – к счастью, без прогорклого масла, – сидя друг против друга на подушках. Далай-лама восхищался «Оскаром» Скуирелли, в то время как она любовалась его Нобелевской премией мира.
– Вращение Колеса Судьбы приводит к странным последствиям, – изрек далай-лама.
– Я предвидела, что меня ожидает. Ведь я Телец, а у Тельцов лучшая карма.
– Теперь, когда вы признаны бунджи-ламой, что вы намереваетесь делать?
– Освободить Тибет. Для этого я и приехала сюда, – ответила Скуирелли, продолжая восхищаться Нобелевской премией. – Наверное, трудно получить такую премию?
Далай-лама, заколебавшись, отставил чашку чая.
– Почему вы спрашиваете, бунджи?
