войска. И все начнется заново, и так уже целых семь лет! – удрученно воскликнул герцог.
Некоторое время оба молчали.
– Где вы были? – спросил наконец герцог.
– Я был в Москве, ваше высочество; уж и не знаю, смог ли мой огарок зажечь хоть сколько-нибудь свечей. Головы людей там заняты совсем другими событиями, которые представляются мне неизбежными и весьма важными. Жизнь императрицы Елизаветы подходит к закату, а ее преемник отнюдь не блещет умом.
– Петр? – перебил герцог. – Гольштейн-Готторп? Вы видели его? Что вы о нем думаете?
Себастьян попытался вспомнить, не является ли герцог союзником Гольштейн-Готторпов, и не нашел в памяти ничего, что бы на это указывало.
– Петр мечтает только о дружбе с Фридрихом Прусским, а Россия для него – лишь бескрайний торфяник, населенный мертвыми душами, – ответил он.
Герцог тяжело вздохнул.
– Послушайте меня, граф. Хорошенько послушайте, прошу вас. Мы, то есть государства Европы, кроме Пруссии и России, находимся сейчас между Сциллой и Харибдой. Если восторжествует политика императрицы, немецкие государства еще до конца века окажутся вассалами России. Она придумала альянс с Францией и Австрией, чтобы раздавить Пруссию. Но на этом она не остановится! – с горечью воскликнул герцог. – Она расширит свою империю до самого Рейна. Видите, в чем ужас. Вот вам Харибда. Но если ее победит Фридрих, этот волк сожрет и нас. Вот вам Сцилла. Нас ожидают столетия рабства, а значит, мятежей и войн. Вам следует вмешаться.
– Но, ваше высочество, у меня нет войск, – ответил, улыбаясь, Себастьян.
– Найдите какое-нибудь решение! Вас ведь принимают при всех европейских дворах. Просто необходимо, чтобы вы помогли избежать несчастья, откуда бы оно ни исходило.
Себастьян помолчал несколько минут. Да, нужно было любой ценой помешать великому князю Петру. И нельзя позволить ему помогать Фридриху, хотя бы ради того, чтобы прусский король, уверенный в своих тылах, не бросился на завоевание Германии и всей Европы. С другой стороны, никак нельзя допустить, чтобы Россия слишком уж легко взяла верх над Фридрихом.
Это было похоже на алхимический процесс, когда необходимо поддерживать равновесие между двумя телами, готовыми поглотить одно другое.
– У меня нет никакой власти, ваше высочество, – ответил Себастьян, но сказано это было так, чтобы собеседник не сомневался: власть у него имеется.
Но власть над кем? Себастьян не мог рассказать герцогу о назревавшем в России заговоре, по поводу которого у него имелось много подозрений. Уж конечно же, не братья Орловы и не холодная баронесса Вестерхоф смогут помешать правлению великого князя Петра, когда тот окажется на престоле.
И кто он такой, Себастьян де Сен-Жермен, чтобы во все это вмешиваться? Он не выполнил миссию, которую возложил на него Людовик XV, а ведь она, эта миссия, была гораздо легче. Как сумеет он сделать то, о чем просит его герцог? Чего ждут от него принцесса Анхальт-Цербстская, баронесса Вестерхоф и братья Орловы?
«Зависит ли от меня судьба мира?» – подумал Себастьян.
Его охватило отчаяние. Себастьян сделал большой глоток хереса. Но чтобы вновь обрести уверенность в себе, ему понадобилось бы выпить волшебный напиток феи Вивианы.
– Граф, – сказал герцог, – судьба отметила вас своей благосклонностью, как никого другого. Вы должны оказаться достойны тех милостей, что она вам даровала. Наверняка существует способ разрешить эту дилемму. Я его не знаю и не смею указывать, как вам надлежит поступить. Но я уверен, вы отыщете ключ сами. Я не сомневаюсь.
Неужели Себастьян внушает такое доверие?
Начали подходить первые гости, приглашенные к ужину. Во время застолья Себастьяну удавалось сохранять невозмутимость. Но когда настало время уходить, он чувствовал себя совершенно разбитым и, чтобы добраться до постели, вынужден был опереться на руку Франца. Граф позволил себя раздеть и погрузился в сон, который был подобен трясине, что поглощает Левиафана, смыкаясь над ним топким, вязким безмолвием.
8. БОЛОНКА АРСИНОЯ И КОРОЛЕВА ПРУССИИ
У герцога Гессен-Кассельского Себастьян прожил три дня, за это время он успел с помощью Франца и дворцовых слуг пополнить запасы провизии для замка Хёхстской усадьбы и немного прояснить для себя общую ситуацию.
В том, что следовало вмешаться, он не сомневался. Себастьян находился в положении третьего игрока в шахматной партии, от которого ждут, чтобы он вступил в игру и, применив свои высшие возможности, переменил весь ее ход.
Иначе зачем нужна была алхимия и Общество друзей?
Понадобилось три дня, чтобы обогреть замок и сделать его более или менее пригодным для обитания. Себастьяну с трудом удавалось думать, до такой степени он закоченел. Он не снимал меховой шапки даже ночью, когда спал под одеялом из волчьей шкуры. Свою шубу он отдал Францу, который заворачивался в нее ночью, чтобы хоть немного согреться.
На несколько дней гигиена была забыта. Ни хозяин, ни слуга не брились и в конце концов сделались похожи на разбойников. Они питались хлебом, вяленым окороком, морковным и капустным супом, молоком и медом. Около пяти часов пополудни, словно двое потерпевших кораблекрушение, невольно сблизившихся за время существования бок о бок, они выпивали чашку кофе или горячего шоколада с кусочком хлеба. И только лишь по прошествии недели после прибытия в замок они сбрили бороды и обрели обличья, более или менее присущие цивилизованным людям.
Они сочли возможным обходиться без колодезной воды: вокруг замка лежало много снега и его можно было растапливать. Себастьян умылся впервые с того самого дня, как покинул гостеприимный кров герцога Гессен-Кассельского.
Запасы дров уменьшались, и Франц отправился рубить деревья в соседнем лесу. Слуга с готовностью покорялся судьбе и не роптал, он был рад жить одной жизнью с хозяином.
«Жизнь отшельника, но без молитв и медитаций, – размышлял Себастьян, – вот цена свободы». Так прошел ноябрь. Время от времени Франц садился верхом на лошадь и отправлялся во Франкфурт пополнить запасы провизии, за которую, надо сказать, приходилось платить очень дорого: съестные припасы сильно выросли в цене с тех пор, как в Фульде стоял французский гарнизон. Шесть яиц стоили почти столько же, сколько курица, а одна курица шла по цене двух.
В начале декабря Себастьян получил письмо от сына Александра:
«Дорогой отец!
Я не знаю, когда вам удастся прочесть это письмо, потому что мне ничего не известно про ваше путешествие. Лондон, едва сняв траур по нашему королю, уже готовится праздновать восшествие на престол его преемника. Наши дела идут хорошо. Я слышу много ревнивых толков о привилегиях, которые морская торговля Дании получила благодаря нейтралитету, и опасаюсь, как бы первый лорд Адмиралтейства не принял меры, дабы положить им конец. Так что могу сказать, что вопреки вашему совету я не стал покупать акции датских судоходных компаний. Я надеюсь, что вы, отец, пребываете во здравии. Мне вспоминаются наши вечера и ваши острые наблюдения об обществе и мире. Ваш любящий сын,
Александр.
P. S. Не извольте беспокоиться из-за моей чрезмерной учтивости. Ни Эрос небесный, ни Эрос земной в мою дверь не стучатся. Впрочем, я спрашиваю себя, так ли уж они отличаются один от другого».
Постскриптум вызвал у Себастьяна взрыв смеха. Поистине Александр был достойным сыном своего отца!
В середине декабря посыльный принес приглашение герцога Вильгельма Гессен- Кассельского погостить в замке с 24 по 31 декабря, чтобы вместе отпраздновать Рождество Спасителя и наступление нового, 1762 года. Себастьян принял приглашение. Отказ, несомненно, огорчил бы человека, который являлся его единственным бескорыстным другом и в некоторой степени защитником и покровителем.
Но какова же была истинная причина такого внимания?
