Ему первому доложили о неприятном инциденте и Главный приготовился к отпору: рвать и метать, окусываться до последнего. Но черт ошибся, Ахенэев был далек от мысли кого-то винить, докапываться до истины… Владимир Иванович глядел сквозь Круторога, а в голове невольно выкристаллизовывалось:
— Экая махина! Да на нем пахать впору…
Чертило, сообразив, наконец, что гости и не собираются нагонять страха, радостно всхрапнул и прогудел:
— Может на минуточку… Насущные проблемки… Строго конфиденциально…
Однако архангел Гавриил преградил Ахенэеву дорогу, забормотал, как молитву:
— После, после, уважаемый! Посланцу душевный покой требуется, отдых.
…У несуразной, украшенной церковной бутафорией, залапанной грешниками двери Гавриил остановился, облегченно потянулся, достал кожаный чехольчик с ключами.
— Вот и моя келейка! Место отдохновения от суеты сует!
Два хитроумных английских замка натужно щелкнули и архангел с Владимиром Ивановичем вошли в помещение.
Келейка Ахенэеву понравилась.
Алтарь с аналоем, украшенный солидным иконостасом, плюшевая ширмочка — исповедальня, стол, два кресла и все. Никаких излишеств. Если не считать стендов в шикарных рамах — окладах.
«Опыт показывает: в раю не долго продержишься, если появляется женщина. Бойтесь их!» — Призывал один, полузанавешенный, броский, со стереоскопически подмигивающими красотками. Другой, названный, вероятно, ошибочно «Наши осветлители», пугал кадрами из фильмов ужасов.
Владимир Иванович раскрыл было рот, собираясь уточнить кое-какие пикантные, смутившие его детальки, но — не успел.
В дверь заскреблись.
Архангел Гавриил, с неожиданной прытью, подскочил к стенду с обнаженными блудницами, задернул шторку. Оправил рясу, поправил манжет и, усевшись за стол, разрешил:
— Войдите!
Ручка двери опустилась и жеваная, небритая физия, шмыгнув морщинистым носом, прошамкала:
— Отче. Подместь, помыть — не надо?
— Сгинь, нечисть! — Гавриил побелел, цапанул с алтаря толстенную книгу и запустил в гадливую образину.
Физия скрылась, а святой рухнул перед иконостасом на колени и зашелся в поклонах.
— Прости мя, Господи! Прости мя, грешного!
— Чертоломное отрепье… Свора юродивых… — Доносилось до Ахенэева между словами молитвы.
Владимир Иванович поднял брошенную архангелом книгу, задумчиво повертел в руках. Между страниц «Ветхого завета» Библии торчал рог неизвестного посетителя. По рогу, белилом, размашисто — Дад.
Ахенэев побарабанил пальцами по лидериновой обложке и положил талмуд с несколько своеобразной закладкой. На прежнее место.
Закончив каяться и отмаливаться, архангел Гавриил встал, помял поясницу.
— Анафемский радикулит совсем одолел. — Прокряхтел святой.
Владимир Иванович отступил от алтаря к занавешенному стенду.
— И что, часто беспокоит? — Соболезнующе поинтересовался он и, как бы между прочим, отодвинул шторку. — Пчелиный яд не пробовали?
Архангел поморщился.
— Пробовал, не помогает… Лечащий врач намекал что-то о предстательной железе. Нужен специалист по акупунктуре. — Гавриил заметил блуждающий по порнодивам взгляд Владимира Ивановича, смутился, поспешил унести беседу в сторону. — Намедни слышал от местных о какой-то кожаной игле… Но это — не суть. Главное — забота о погрязших во грехе, о становлении их на стезю Господню! — Архангел вплотную придвинулся к Ахенэеву, доверчиво пояснил.
— Вот, — он кивнул на кокеток, — наглядный пример самоотречения от скверны, приобщения к церкви. Это покаявшиеся грешницы. Новоиспеченные сбесившиеся.
Ахенэев понимающе кивнул, спросил, будто невзначай:
— Если не секрет, батюшка, переквалификация девиц — Ваша забота?
— А-а-а, м-мы-м-ы! Отчасти… Чисто платонически… То есть, теоретически, — Гавриил явно зарапортовался, запутался в определении своей роли и, окончательно смутившись, произнес:
— Во всяком случае, для меня лично, общение с обретшими веру — елей душевный и успокоение.
Владимир Иванович, внешне, остался доволен объяснением растерявшегося архангела и, чтобы не усугублять страдания слуги Господня, перевел разговор на «Наших осветлителей».
— Батюшка, а этот стенд, по всей видимости, служит своего рода, предостережением. Выявляет теневые стороны деятельности Тоски?!
Гавриил скривился, неразборчиво просипел под нос, вероятно краткую молитву, которая завершилась дежурным: — Прости, Господи… — Прокашлялся, прочистил горло и, уже уравновешенно, попрекнул.
— Окстись, сын мой! Как можно! На фотографиях — гордость третьего круга, осветлители. Осветлители не по долгу, а по призванию! Передовая мракобесовская интеллигенция!
— Позвольте! — Перебил его Ахенэев. — Тогда мне не совсем ясен смысл термина — осветитель? Они что, близки к кинематографу? О мракобесах — молчу. С детства знаком, да и пресса нет-нет, да и обыграют, в зависимости от симпатий и настроения…
— О-о-о, сын мой! — Архангел полностью вышел из шокового состояния, забасил, как на службе. — Запомни! Осветлители — ядро Тоски, ее нерв, постоянная неутихающая боль Господня. Какой кинематограф? Денно и нощно, в угоду Всевышнему, но с повеления Всетемнейшего, они, не жалея сил, осветляют души грешников. Взгляни, как бескорыстно-самоотвержен их труд. Проникнись!..
Владимир Иванович пристальнее вгляделся и… позеленел лицом. Стенд исходил в крике!
Растянув сверкающие клыками пасти в улыбках, определение которых стало нарицательным, черти изощренно терзали грешников.
Ахенэев отшатнулся, а Гавриил, не уловив произошедшей с фантастом перемены, продолжал разглагольствовать.
— Осветлители — рулевые Тоски. Из поколения в поколение передают они секреты мастерства. Третий круг — их вотчина и клан мракобесов, вымуштрованных, волевых чертей — творит чудеса! Хотя, встречаются и инакомыслящие… Но — это отклонение от нормы…
Святой выдохся, уронил тело в кресло и потух.
— Наворочено — сам черт ногу сломит. — Безрадостно подумал Ахенэев. М-м, да. — На душе было слякотно. — А как же грешники, отче? Неужели подобный изуверский метод осветления себя оправдывает?
— Отрок! — Архангел раздул ноздри. — Не тебе говорить, не мне слушать: грешники — стадо. В загонах. Любому, знакомому с философией человеку известен принцип Катарсиса: очищения через трагедию и муку. И этот принцип, здесь, неукоснительно соблюдается! Так что, в отношении идеологии, в Тоске промашки нет. Дело поставлено на историко-философски обоснованную почву. А конкретно — вот — полюбопытствуй…
И архангел Гавриил протянул Владимиру Ивановичу увесистый альбом в глянцевом супере.
— Издан специально к 30 000 юбилею!
Ахенэев, пресытившийся агитационной бравадой, хмуро скользнул глазами по иллюстрациям. Так оно и есть! На первой же странице был помещен снимок блаженного. Мерцающая улыбка дистрофика, в окружении чертей-садистов.
— Он что — мазохист? — Удивленно уточнил Владимир Иванович.
— Что вы, что вы! — Всполошно запричитал Гавриил. — Боль телесная — исцеление. Через нее душа очищается от греховного, осветляется!
— Какая мерзость! — Внутренне содрогнулся Ахенэев и хотел захлопнуть альбом, но архангел
