— Алексашку Меньшикова знаш?
Владимир Иванович, услышав знакомую фамилию, как учуявший валерьянку кот, облизнулся, привстал со стопки старинных фолиантов. Уж кого-кого, а имени соратника и друга Петра Великого здесь, в аду, он, при всем искореженном воображении, никак не ожидал встретить! В голове заблуждала идейка: а почему бы нет?… Сначала — очерк, потом — повесть. А после — и до романа рукой подать! В раскаленном мозгу тут же возникла, оформилась будоражащая кровь картинка: роскошно изданный бестселлер «Бытие Александра Меньшикова в аду».
— Конечно знаю! — В отличие от Ахенэева, Яков удивлен не был.
— Откуда? — Владимир Иванович прикусил губу: поймал черта на слове.
— Во, босс, даешь… Эка невидаль — Меньшиков! Или интересно? — Якова так и подмывало помарьяжить заинтересованного фантаста, но, вспомнив его самоотверженный поступок, от чистого сердца вырвавшийся предупреждающий крик о двуглавой твари, демонюга угомонился и без обычной рисовки произнес.
— Я еще когда учился, на экзамене, за «меньшиковский бунт в Тоске» неуд схлопотал. Перепутал Екатерину I с Екатериной II. Ляпнул, что Алексашка, в прошлом, был фаворитом второй и от ревности перерезал остальных, метивших на это место, кобелей. Правда, потом пришлось пересдавать, но ничего, как с гуся вода, без последствий…
— А ты, дед, знаком, что ли, с ним?
— Эх, мин херц, не то слово… — Задрипаный дедуля горестно собрал морщины на лбу. — Ить это Меньшиков, с сотрапезниками, меня в бутылку загнал.
Замухрышка переменил позу и повел печальный рассказ.
— Я ж, сынки, не всегда таким чахлым и дохлым казался. Пятьсот лет с гаком Наитемнейшим в третьем круге прослужил. Без сучка и задоринки! Ох и золотое времечко поперву было…
Аскет знобливо встряхнулся, но тут же развернул плечи, на щеках выступил юношеский румянец.
— Веяние иное в те годы сквозило. Грешник, ежели и поступал к нам, то — сознательный, богобоязненный. Отмолит на скороту грехи и — в рай. Осветлялись гуртами. А которые из боляр да купцов — это косяки самостоятельные, солидные…
Бывалочи приставится в наш круг купчина, глядь, а у него заместо креста нательного — мошна. Полным-полнехонька! А боляре, так те, все больше в каменьях и мехах дорогих… Изредка и разбойнички, душегубы попадались. Но это — особая статья. Я их при себе держал. Такие бузотеры и тати, что иному черту, фигурально выражаясь, сто очков форы дадут…
Потом повалил тучей грешник времен Иоанна Грозного. Царева опричнина, лиходеи всякие. Эти немного побаламутили, дюже бойкие поперву казались. Но и их скрутил, обернул в свою веру, а чтобы не слишком вольготно чувствовали, к месту приставил. В корень зрил: мастерами всяких дел определились, благо опыта им не занимать…
Экс-Наитемнейший расслабил лоб и весь во власти приятных воспоминаний продолжил.
— Все бы ничего. И штат подобрался, один к одному, черти с понятием. И распорядок дня — строгий… Все чин-чинарем, не бытие — малина! А по утрам, в полдень да в полночь, колокола с Земли, задушевно так: бом — бом, динь — дон… Лепота!
Только кончилось спокойное времечко! Наступила пора Петра-реформатора.
Боляре поступать перестали, по монастырям, как куры, разбежались, попрятались, а оттуда — прямехонько, без пересадки — в рай. Ну, а ежели который случайно и заскакивал, так без былой роскоши, а в кургузом кафтанчишке. Зато с политесом, шибко грамотный — на кривой кобыле не подъедешь. И купчишки туда же, в калашный ряд… Товариществ всяких понавыдумывали, кумпаний наорганизовали. Даже мои на эту мякину клюнули, из подручных да заплечных в акционеры подались. А тут и Алексашка самолично нарисовался.
Я, понятно, сразу к нему подкатил, умаслил. В рай вне конкурса предложил пропихнуть. Другой бы — с радостью… А Алексашка и слушать не хотел. Ну, думаю, не на того напал, я этот «подарок» окольным путем сплавлю… Одному богу известно, сколько я злата и сребра мздоимцам попередавал, а толку-то — ноль! Видно с Земли протекция — не переплюнешь! Ладно. Выход один — поговорить откровенно, как мужик с мужиком. И поговорил — до сих пор корежит… Как сейчас помню… Вызываю Алексашку к себе в апартаменты и прямо так, без предисловий:
— Ну что тебе, Алексашка, неймется? Утихомирься. Чай не молодой. Прекрати со своими воду мутить. Езжай, к богу, в рай. И место давно забронировано, и твой херц ждет не дождется любимого дружка.
А он глазищи вытаращил и ядовито отвечает:
— Я к чужим раям не привычный. Надо будет, и здесь, у тебя, рай организую, небось не привыкать. А будешь встревать, так я этот Чертог, вместе с верными друганами, ко всем чертям собачьим, в порошок сотру.
Про порошок это он для красного словца вставил, припугнул. Ужасный наглец! Никакого почтения к старшим по чину.
Поперву разошлись мирно, на время…
Утром докладают, Меньшиков выдумал ассамблею и приглашает меня к такому-то времени. Отказаться? Пойдут пересуды, сплетни… Явился. С опозданием. А Алексашка лузгает семечки и — молодцам, с амбицией:
— Бочку рому Наитемнейшему, чтобы впредь не нарушал установленный регламент!
Понятно, заулюлюкали, захороводили пустобрехи! Им что, лишь бы поизголяться, а над кем — все равно.
Прикинул я, кранты, хоть и аллергия мучит, а пить надо. Иначе засмеют, заторкают. Вон сколько злорадствующих!
— Опрокинул бочонок — и ничего! Правда, легкое кружение по телу разлилось, но — это от малой дозы… А Алексашка взахлеб хохочет.
— Молодец, — грит, — Наитемнейший!.. Теперь, для полного счастья, партеечку, в подкидного и — по домам.
Сели играть. И здеся меня повело, подкосило. Не иначе че-то подсыпал в вино… Помню, проигрываю, а Алексашка, знай передергивает карты, да на подпись бумажки сует…
— Завтрева, мол, разберемся, расплатимся. Кто кому и кто чего должен…
Помню, перед тем, как совсем вырубиться, подмахнул я шутошную грамотенку, что, мол, в случае проигрыша, обязуюсь влезть в бутылку.
Пошутил Алексашка! Да…
Просыпаюсь на следующий день, башка разламывается, а Меньшиков, съевший не одну собаку в выколачивании долгов, уже в приемной торчит, аудиенции дожидается.
Сел я за стол, гну рога от бешенства.
— Черт лопоухий, — ругаю себя, — размазня. Ить был чист, как стеклышко. А превратился в кого — в мота!
Короче, зову Алексашку. А он не один заходит, с другами. И прямо с порога:
— Ну, что, — грит, — Наитемнейший бог шельму метит! — Напрямик заявляет. — Всыпал бы я тебе по первое число и — краями. Но — не тот случай. Лишка двиганул, руководитель. Поэтому — отменяется!
В глаза смеется, стервец. И на стол — бац, пачку вчерашних векселей. А там — батюшки мои! — готовая удавка.
Оказывается, перед тем, как последнюю ставку сделать, я весь третий круг продул. А Алексашка поторапливает.
— Давай, — грит, — опохмеляйся ромом и полезай в эту же бутылку. Пока до Антихриста не дошло. Он для тебя, ради такого случая, что-нибудь поинтереснее выдумает…
Покручинился, помозговал я и так и эдак: ан точно — выход один, в бутылку лезти. Победителей-то не судят! А меня, как пить дать, к ногтю и — в расход… Лучше попробую отсидеться.
Хлебнул на прощание хмельного и — упрятался в бутылку… Вот и вся история. Дальше и говорить не о чем… Триста лет, а мож чуть меньше, проторчал в посудине. Один, как перст, пока вы не ослобонили.
Дед закончил рассказ и пригорюнился вновь.
— Да, облапошил тебя Алексашка,… - Яков соболезнующе поводил хвостом. — Слушай, дед. А где же
