плана.
По несколько затянувшейся паузе чувствовалось, что ждут решающего слова Ахенэева.
Владимир Иванович, как и любой современный человек, в детстве мечтал о космических путешествиях, бредил в своих произведениях далекими мирами и по сей день. Но, то была фантастика, а здесь — суровая проза действительности. И вот, возможность представляется! Ахенэев закаменел лицом, резко обозначились скулы. Тыльной стороной ладони провел по лбу.
— Огромное спасибо, Эдуард, за чистосердечное приглашение. — На душе Владимира Ивановича скребли кошки. Припоминалась уютная квартирка, заваленный рукописями рабочий стол. И Ахенэев с сожалением покачал головой. — Как-нибудь, в другой раз… Мы тебя будем ждать. Прилетай скорее…
Владимир Иванович изворачивался в словах, говорил дежурные, ни к чему не обязывающие фразы, пока Яков не оборвал.
— Хорош рассусоливать… Ладно, Эд! Пойдем, на прощание прошвырнемся по богемской природе. Да, если, не дай бог, что случится, сразу цинкуй. Телепатический код тот же. В доску расшибусь, а весь шестой круг выверну наизнанку, вторую метлу сварганю, на выручку примчусь…
Аллеи Богемы благоухали не хуже райских кущ. Прогуливались парочки, в зарослях кизила и терний трещали цикады.
Неожиданно навстречу троице, из-за облепленного цветом розового куста вышла золотоволосая блондинка, ведущая на поводке небольшого дракончика.
Тьмовский обморочно шарахнулся в сторону. Яков вцепился в Эдика, как репей, непонимающе взглянул на друга.
— Что с тобой?
Тьмовский успокоил заекавшую, как от долгого бега, селезенку, шумно выдохнул.
— Я же говорил, комплекс!..
А обаятельная блондинка, радостно вскрикнув и отбросив поводок на землю, обвила шею Владимира Ивановича наманикюренными руками. Сон оборачивался явью. Пухлые губы Эльвирочки превратили лицо Ахенэева в расцвеченную сиреневыми мазками палитру.
Симпатяга кобелек-дракончик тоже не терял времени даром, а, прихватив прорезавшимися зубками брючину полуобморочного Тьмовского, предлагал поиграть с ним. И, отчаявшись обрести в лице демона компаньона, выразил свое разочарование тонкой струйкой, мгновенно превратившей модные Эдиковы брюки в дырявую, пахнущую концентрированной кислотой, тряпку.
Такого надругательства над личностью Тьмовский вынести не мог. Комплекс отступил на второй план и, отчаянно завизжавшая тварь, со злостью поддетая копытом, нарушила идиллию Эльвирочки и Владимира Ивановича.
Золотоволосая красавица разжала объятия и пошла на обидчика несчастного животного.
— Эдик! Вали отсюда, пока цел… С этой гюрзой только рогов лишишься! — Завопил Яков и попытался прикрыть Тьмовского грудью.
Эльвирочка кошачьей походкой кралась к жертве.
Но Эдиков комплекс распространялся только на рептилий — хищников. В очаровательной блондинке он не усматривал противника. Это было ниже его достоинства.
— Иди, малышка, иди. Продолжай лизаться с камрадом…
И Эдик совершил роковую ошибку, отвернувшись от приблизившейся красотки.
Загорелая, идеально выточенная ножка со свистом рассекла воздух и завершила порчу Эдикова туалета. Брюки, туго обтягивающие зад демона, лопнули по всем швам и хвост Тьмовского закачался между роз.
Эльвирочка полюбовалась делом ног своих.
— Икебана[40]! — Она весело расхохоталась и, подхватив на руки подскочившего дракончика, тут же забыла о неприятном инциденте.
— Милый! — Эльвирочка была — сама женственность. — Я же просила тебя прилетать без этого комолого кретина. — Она стрельнула глазом в сторону Якова, капризно надула губки и прижалась к Владимиру Ивановичу. — Ну, да бог с ним… Как я рада, что вижу тебя! Мы чудно проведем время. — Эльвирочка перебрала, словно четки, пальцы Ахенэева, мило выговаривая. — Я сейчас свободна от выступлений, устроилась на другое место… Ой, как ты, милый, изменился. Похудел, постройнел. Да и цвет лица лучше стал. — И с детской беззастенчивостью вопросила. — Надеюсь, ты мне не изменял? Я тебе — нет!
Эльвирочка прихорашивалась, и как любая другая женщина, строила планы.
— Ну, зачем ты с ним так? — Ахенэев прервал Эльвирочки щебет.
— А-а… Не обращай внимания. Не надо Пушка трогать, — она вновь подхватила дракончика на руки. — У ти, мой маленький, — щекотала дракончика по алому брюшку. — Обидел такую лапулю, дылда! Ну, иди, иди, погуляй…
Дракончик соскочил на траву и, заприметив торчащее из куста обуглившееся копыто Эдика, которое тот по неосторожности оставил на виду, не упустил возможности окончательно доконать демона и резво прострочил зубчиками.
— Надо помочь камраду выпутаться из этих колючек, — обратился Владимир Иванович к Якову.
Черт согласился и, намотав хвост Тьмовского на лапу, как на лебедку, вытащил его из куста.
— Занеси меня обратно, подальше от этой стервы! — Эдик извивался голым задом и выдергивал из пятака впившиеся шипы. — Я ее… — Он со знанием темы и предмета охарактеризовал, кого Ахенэев пригрел у сердца.
Черт опять согласился. Тут уж не выдержал фантаст, оскорбленный в лучших чувствах. Он и не подозревал, что может выдать такой букет сквернословия. Всплыли в памяти выражения, без которых и пивбар не пивбар, а диетическая столовка.
Его поддержала Эльвирочка.
— Ты, мерин гортоповский, не вздумай выползти из укрытия. Останешься вообще, в чем мать родила. Как Сидорову козу гонять буду! Мне не привыкать…
— Ей не привыкать, Тьмовский! — В унисон поддакнул Владимир Иванович. — Извинись, тогда выходи.
— Ей не привыкать, Эдик. — Яков потрогал уцелевший рог.
— Да вы кто? Мужики или нет? — Возмущенно протрубил Тьмовский. — Глаза бы мои не глядели… В Бога вашу мать… — и растаял в воздухе.
— Куда это он сгинул? — Эльвирочка распахнула ресницы во всю ширь, просвечивая розовый куст ультрамариновыми глазищами.
— И-эх, — Яков с досады ковырнул кубометр земли копытом. — На Альдебаран подался! И-ух, — Копыто срезало пятиметровый в диаметре ствол эвкалипта. — Обрыдла мужику эта эмансипация.
Эльвирочка прилипла к Ахенэеву и глядела на разгонявшего тоску по другу черта.
— Нехорошо получилось… И у Якова, да и у Эдика черные пояса по каратэ, а ты им: кретин комолый, мерин гортоповский… — Попенял Эльвирочке Владимир Иванович. — Я понимаю, милая, здесь трудно быть ангелом, но будь человеком.
— Извини, родной, постараюсь, хотя бы ради тебя. И перед Яшей — извинюсь. Действительно, слишком вжилась в образ амазонки.
Густой бой курантов, вызванивающих какую-то жутковатую мелодию, схлестнулся с зычным ревом фанфар и прекратил буйство Якова.
Черт, словно подкошенный, пал ниц, поводя красными, как у альбиноса, глазами, затем, ни с того ни с сего — взвился и — рванул с места в карьер. Проскакав метров сто, он немного опомнился и, суча копытом, запрядал ушами, вздрагивая при каждом такте варварской музыки.
— Очумел он, что ли? — Поинтересовался Ахенэев у Эльвирочки. — Будто перцу под хвост сыпанули!
Та недоуменно пожала плечами.
Прогремел последний аккорд и Яков, вялой заплетающейся походкой отработал назад. Выглядел он — хуже некуда: шерсть на загривке вздыбилась, рыло расслюнявилось, как после хорошей головомойки.
