насчет экономии супа, Трофим Игнатьевич, то давайте уж оформлять все на законном основании. Иногда экономия – хуже воровства. У вас, скажут, излишки две кастрюли супа? А только ли две? А может, сто две? Пишите, будьте любезны, объяснение… И – поехало! Напишешь одно объяснение в одну инстанцию, смотришь – уже и вторая требует, третья; накопилась папочка. А раз накопилась папочка, надо принимать меры. Зарплата-то ведь идет. Оправдать ее надо?..
Поговорив еще немного, решили написать ходатайство в хозяйственное управление и приложить его к акту о непригодности собаки к милицейской службе.
Дня через два была созвана комиссия. В нее входили: майор представитель угрозыска, ветврач Зырянов и старший инструктор Дуговец. Будучи в курсе дела, майор был склонен подписать акт без всякой проверки. Но Дуговец настаивал на соблюдении всех формальностей.
– Я человек буквы закона, – сказал он, думая, что шутит.
В этот день Мухтар работал последний раз в своей жизни. Это была его самая короткая работа. Единственное, что сохранилось в нем и сейчас, не тронутое пулей, это понимание душевного состояния своего проводника. Видя, что проводник чем-то взволнован, Мухтар хотел отличиться перед этими чужими людьми, чтобы успокоить его.
Старательно, добросовестно и горячо он делал все невпопад. Задыхаясь от усердия, от ранения в грудь, он готов был околеть, но выполнить команду проводника. Мухтар ждал, что эти команды будут следовать одна за другой, и после каждой из них жесткая, сильная, ласковая рука Глазычева огладит его по голове, по спине, и голос проводника произнесет сперва что-то коротенькое, а потом одобрительно-длинное, из чего станет ясно, что Мухтар не зря выбивался из сил.
Однако все было не так.
Хриплым, злым голосом Глазычев подал всего три команды и увел Мухтара в клетку.
Вернувшись, спросил Дуговца:
– Насладились, товарищ старший инструктор?
Акт выбраковки был подписан.
Собрав необходимые документы, проводник стал посещать хозяйственное управление.
Ходить пришлось долго, с каждым днем подымаясь по административным ступенькам все выше и выше, под самое небо – к начфину и начальнику Хозу.
К тому времени Глазычев уже заучил наизусть все, что ему приходилось повторять в других комнатах. Мухтар – знаменитая собака. За свою шестилетнюю службу разыскал похищенного имущества на один миллион восемьсот тысяч пятьсот сорок семь рублей. Суточный рацион собаки обходится в четыре рубля тридцать копеек. В результате тяжелого ранения выбыл из строя. Администрация и общественные организации питомника просят…
Все это было написано в ходатайстве, и Глазычев сперва ничего дополнительно не произносил, но, переходя от стола к столу, стал постепенно ровным голосом излагать суть дела.
Начфин и начальник Хозу отнеслись к этому делу по-разному.
Начфин выслушал проводника не перебивая, держа за щекой леденец, ибо с месяц назад бросил курить; затем, положив руку на принесенные Глазычевым бумаги, он произнес:
– Оставьте, я разберусь.
Глазычеву показалось, что все будет в порядке, и он только попросил начфина позвонить в питомник Билибину и, хотя бы временно, разрешить необходимый расход продуктов.
– Это можно, – сказал начфин.
Взявшись за телефонную трубку, он спросил Глазычева:
– Как, вы сказали, фамилия сотрудника, о котором ходатайствуете?
– Кличка собаки Мухтар, – сказал Глазычев.
– Какой собаки?
И тут начфин искренне обиделся.
Он обиделся не за себя, не за то, что его беспокоят по таким пустякам; это еще куда ни шло. Начфин обиделся за финансовую дисциплину. Расход четырех рублей тридцати копеек в сутки на какую-то больную собаку постепенно в устах начфина превратился в полупреступную махинацию, в корне подрывающую финансовую мощь органов милиции.
Глазычев вышел из его кабинета подавленный, но, покурив на лестнице, упрямо пошел к начальнику Хозу.
Начальник Хозу мгновенно понял, о чем идет речь, и тотчас, не дочитав, вернул Глазычеву бумаги.
– Делать вашему Билибину нечего. Если мы о каждом бракованном псе станем проявлять такую заботу, то скоро на улицах будет не протолкаться от кобелей… У меня люди без площади сидят…
Последнюю фразу он произнес таким гордым тоном, словно сидение людей без площади есть его личная заслуга.
Передавать Билибину слова начальника Хозу Глазычев не стал. Он только доложил, что в ходатайстве окончательно отказано.
Мухтар жил уже на птичьих правах. Проходя мимо его клетки, Ларионов обзывал его дармоедом. Или, остановившись, подмигивал ему:
– Эх и куртка богатая из тебя получится, Мухтар!
Глазычеву надо было уезжать в Киров; боясь, что в его отсутствие собаку могут усыпить, проводник решил напоследок сходить к комиссару.
