возникло расхождение.
Когда все собрались вокруг него, банкир встал рядом с Симоной и сказал ей, что восхищен девушкой, у которой такой быстрый ум. Он также восхищался ее грудью, не сводя глаз с этой части тела Симоны. Харри встал между ней и банкиром.
Лорд Горэм выглядел на пять лет старше, чем был пять минут назад.
— Должно быть, слуги каким-то образом обсчитались, когда раздавали фишки.
Харри сунул руку в карман за мятным леденцом. Все остальные тоже не поверили Горэму.
— Кажется, мисс Элис Морроу и моя дорогая Клэр поделили первое место. Я предлагаю заключительный решающий раунд.
— Думаю, кто-то должен быть дисквалифицирован, — заявил любовник Элис, лорд Комден, но Горэм бросил на него свирепый взгляд.
— Это была неумышленная ошибка, легко исправимая.
Харри вытащил еще одну мятную конфету из своего кармана.
— От, хмм, расстройства желудка, знаешь ли, — пояснил он Симоне, которая вопросительно взглянула на него.
Сэр Чонси проснулся и оказался слишком голодным, чтобы ждать, пока сыграют три партии.
— Послушайте, пусть они просто снимут карты. Никакого шанса на ошибку при подсчете, а? — предложил он, хихикнув. Клэр беспокоилась о том, что проиграет глупой гусыне, которая позволила себе забеременеть, и ее собственная история тут не при чем, так что с готовностью согласилась. Симона подумала, что Элис должна требовать начать игру, в которой она сможет выиграть, но молодая женщина торопливо согласилась на более простое решение, чтобы не оскорблять хмурящихся хозяев.
Лорд Эллсворт попросил новую колоду. Элис снимала первой и вытащила короля. Лорд Горэм застонал. Мужчины еще громче начали делать ставки.
В первый раз на чьей-то памяти, за исключением, возможно, лорда Горэма, капля пота появилась на лбу Клэр. Ее карта оказалась шестеркой.
— Ужин ждет в столовой, — быстро объявил маркиз, уводя свою леди прочь в этом направлении до того, как она швырнула в кого-нибудь колодой, часами или египетской мумией, стоящей в углу.
Как обычно, Симона первой отправилась в постель, в то время как Харри остался внизу с несколькими беспробудно пьющими мужчинами — или с заядлыми игроками, которые, кажется, не были закаленными Ромео. Мистер Энтони, лорд Эллсворт и сэр Чонси сидели в библиотеке Горэма вместе с другими, чьи любовницы отправились в Лондон, слишком устали или страдали от головной боли. Они платили своим женщинам вовсе не за это, но, по крайней мере, бренди оказался хорошим.
Данфорт не присоединился к ним либо потому, что он предпочитал свою любовницу — или любовницу сэра Чонси — либо потому, что презирал компанию банкиров или ублюдков.
Никто не ворчал по поводу правительства, состояния дел в Европе или поражения Наполеона. Они не обсуждали ничего, кроме карт, предстоящих скачек или того, какой у Горэма отличный повар, черт побери.
Харри был очень расстроен, и расстроился еще больше, когда поднялся в спальню и увидел свою прекрасную гувернантку, лежащую в кровати, подложив под спину подушку, с книгой в руках. Клочок розового кружева выглядывал из-под покрывал, прикрывая ее плечи, а длинная коса цвета пламени лежала поверх одеял. Боже, она была великолепна. И она делала именно то, что он просил у нее — производила сенсацию. Никто не забудет, что они были здесь, на этом загородном приеме. Он тоже никогда не сможет этого позабыть.
Харри направился в гардеробную, чтобы найти свой халат, который намеревался сбросить, как только это станет возможным. Затем он заметил мистера Блэка и кучу одеял на полу у камина.
— Ах, как любезно с твоей стороны привести собаку сюда прежде, чем Метлок порежет ее на кусочки. Я боялся, что он скорее откажется от места, чем разделит свою спальню на чердаке с собакой. И к тому же ты устроила Блэки удобную постель.
— Это не для собаки, это — для тебя.
— Для меня? Что я сделал? Я думал, что мы уже преодолели подобные…
— Мы преодолели эту линию, вот куда мы зашли. И мы не собираемся идти дальше.
Харри смог ощутить сладкую правду этих слов — и свое собственное горькое разочарование. Но он был не из тех, кто легко сдается, поэтому настроился на то, чтобы изменить ее мнение.
— Очень хорошо, моя милая, давай вернемся обратно к тому, чтобы спать на разных половинах кровати. Мне принести каминную кочергу?
— Прежде от нее не был никакой пользы, не так ли? Нет, я считаю тебя слишком опытным повесой, чтобы доверять тебе спать со мной в одной комнате, не говоря уже об одной кровати. Мне будет гораздо безопаснее с мистером Блэком, чем с таким закоренелым соблазнителем.
— Я? — снова спросил он. — Соблазнитель? Я не слышал, чтобы ты жаловалась или просила меня остановиться прошлой ночью.
Симона кивнула.
— Вот именно. Ты слишком хорош в том, что делаешь.
Но ведь Харри не мог найти ни шпиона, ни шантажиста.
— Что именно я сделал? Я сдержал свое слово. Ты сохранила девственность.
Теперь Симона опустила книгу и сложила руки на груди, лишив его даже проблеска розового рая.
— Но я не сохранила свое чувство собственного достоинства. Я не виню во всем только тебя, ты должен понять. Я не доверяю себе еще больше, чем не доверяю тебе. Если быть совершенно правдивой, то я хотела заняться с тобой любовью.
— А сейчас ты не хочешь этого?
— Сейчас я хочу больше, больше того, с чем я смогу жить впоследствии. Ты ценишь честность, мистер Харри Хармон. Что ж, вот тебе правда: ты заставляешь меня ощущать то, что я не должна чувствовать. Твои прикосновения волнуют мою кровь. Твои поцелуи лишают меня разума.
— Ты говоришь, что дьявол заставил тебя поцеловать меня в ответ?
— Ты сам дьявол, знаешь ли, потому что заставил меня хотеть этого.
— Полагаю, это комплимент, но я дьявольски уверен в том, что это — холодное утешение[31].
Симона бросила ему еще одно одеяло.
Глава 20
Черт побери, Симона была права. Харри был тем, кто воспользовался ее невинностью и неопытностью. Ад и все дьяволы, ведь он же старше и мудрее, и должен был думать головой, насколько мужчина мог доверять своему разуму, когда его причиндалы завязываются узлом. Он должен был оставить ее в покое во всей ее девственной чистоте, с ее чопорностью гувернантки, в большой, мягкой, теплой постели.
Черт побери, Харри сделал бы это снова: заставил ее стонать от удовольствия, кричать от страсти, уснуть в его объятиях. Он взял бы все, что Симона позволила бы ему, и отдал бы ей все, что имеет. Он не стал бы рисковать зачатием ребенка — Бог знает, что в мире и так достаточно ублюдков — но он научил бы ее, уговорил бы и… и черт побери, Харри возбудился только подумав о том, что будет заниматься с ней любовью. Что-то в этой женщине разжигало в нем огонь и испепеляло его добрые намерения. Оно жгло его чресла — дьявол, он никогда не понимал, где находятся его чресла, пока Симона не улыбнулась ему. Его мозги тоже сгорали.
Какие мозги? Вот он стоит здесь, с возбужденным мужским достоинством, вздыхая из-за нанятой женщины. Она приехала к Горэму для того, чтобы заработать деньги, а он здесь, чтобы решать проблемы, а не создавать их для нее или для себя. В его жизни нет места для Симоны, ни сейчас, ни потом. Она хотела респектабельного будущего для себя и своего брата. А у него никогда не будет такого.
Она возненавидит его мир, возненавидит его за то, что Харри навлечет на нее опасность, которую она
