волосы с моего лица, но мне так и не удалось разглядеть, кто это.
— Я не могу вылечить тебя, — заговорил невидимый незнакомец. — Но я приведу того, кто может. Только не двигайся. Все будет хорошо.
Этот голос на мгновение показался мне знакомым, но сознание было настолько затуманено, что я не смогла вспомнить, чей он. Я едва могла дышать, не то что думать. Наступила тишина, и я решила, что мой таинственный благодетель ушел. Но вскоре сквозь застилающую глаза пелену я увидела, что неизвестные руки принесли Обри и посадили ее на кровать рядом со мной. Она потянулась ко мне, обнюхивая лицо. Заботливая рука погладила ее по голове и спинке — обычно от таких прикосновений кошки ложатся на бок, словно говоря: «Еще!» Обри так и сделала и, немного покрутившись, уселась рядом со мной.
Потом та же рука в последний раз погладила меня по волосам: «Все будет хорошо».
Больше я ничего не помню. Не знаю, ушел ли мой спаситель или остался рядом. Через несколько секунд чернота все-таки поглотила меня, и я погрузилась в забытье, милостиво освободившее меня от страданий.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
— Джорджина.
Голос, позвавший меня по имени, доносился издалека, будто бы с противоположной стороны бесконечного тоннеля. Звуки громким эхом отдавались в голове, постепенно затихая.
— Дай ей поспать, Хью.
— Нет, мне надо поговорить с ней, чтобы убедиться, что у нее нет сотрясения мозга. Ну давай же, Джорджина, ради меня. Открой глазки.
С трудом продравшись через темную завесу тумана, я осознала смысл слов. Я попыталась открыть глаза, но веки словно склеились. Думать было очень тяжело, говорить невозможно, но голос продолжал подбадривать меня:
— Молодец, милая. Попробуй еще раз, у тебя почти получилось.
С огромным усилием мне наконец-то удалось открыть глаза. Это оказалось мучительно, веки будто налились свинцом. Первое, что я увидела, — яркий свет. Я вздрогнула от боли, мне безумно захотелось вновь погрузиться в забвение, из которого меня пытались вытащить. Теперь, когда сознание начало возвращаться ко мне, я с новой силой ощутила боль, пульсирующую в голове, обжигающую спину. Внезапно я поняла, откуда взялось выражение «переломать все кости». Но я, похоже, переломала даже те кости, которых у меня и в помине не было. Смешно, конечно, но мало кому доводилось испытывать такую боль.
— О боже, — попыталась прошептать я, но смогла издать лишь нечленораздельный стон.
— Тихо, тихо. Не надо разговаривать.
Я снова открыла глаза, пытаясь разглядеть того, кто говорит со мной. Я так хорошо знала этот голос, что видеть лицо было совершенно необязательно, тем более что оно все равно расплывалось.
— Хью, — прохрипела я.
— Эй, спроси, что с ней…
— Заткнись, — оборвал говорившего Хью.
Я увидела, что его голова резко дернулась — видимо, тот, с кем он говорил, стоял у него за спиной.
Он наклонился ко мне, и черты лица стали более четкими. Я никогда не видела его таким бледным, встревоженным и испуганным, я даже не думала, что Хью способен на такие чувства. Он был взволнован куда больше, чем в тот день, когда рассказал нам, что Джерома призвали. Хью дотронулся до моих век, аккуратно придерживая их, и посветил мне в глаз маленьким фонариком. Свет был такой яркий, что я попыталась отвернуться, но Хью опередил меня, быстро проделав то же самое со вторым глазом. Потом он стал водить пальцем у меня перед глазами, наблюдая, как я пытаюсь следить за его движениями.
— Как тебя зовут? — спросил он.
За его спиной кто-то пискнул:
— Ты же сам только что позвал ее по имени.
Хью со вздохом обернулся и показал ему кулак, спросив у меня:
— Как его зовут?
— Коди, — ответила я.
Мне стало немного легче говорить, но чем больше я приходила в себя, тем больнее мне становилось. Я легко узнала голос Коди, Питер наверняка тоже был здесь.
Хью задал мне несколько простых вопросов: какой сейчас год, где мы находимся, не тошнит ли меня.
— У меня все болит, — заплетающимся языком ответила я на последний вопрос.
Я не могла двигаться, боль затмевала все, я даже не могла понять, тошнит меня или нет.
— Понимаю, но все-таки тебя тошнит или нет?
Я задумалась. Желудок болел, но меня не то что бы тошнило. Как бы так поточнее выразить: «чувство легкого дискомфорта, возникающее, когда тебя только что отпинали каблуками».
— Нет, — ответила я.
Хью откинулся на спинку стула и с облегчением вздохнул.
— У меня все болит, — повторила я. — Сделай что-нибудь, пожалуйста…
Он не спешил отвечать, и тут рядом с ним появился Коди:
— Чего ты ждешь? Дай ей что-нибудь. Посмотри на нее, она же страдает.
— Мягко говоря, — пробормотала я.
— Я не могу допустить, чтобы она уснула, если у нее сотрясение, — возразил Хью.
— Но она же ответила на все твои вопросы.
— Это всего лишь стандартный тест, никаких гарантий.
— Пожалуйста, — попросила я, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. — Ну хоть что- нибудь.
— Мы же знаем, что она не умрет.
Я была права, Питер действительно был в комнате.
После недолгих сомнений Хью попросил Коди принести воды, тот ушел на кухню, и его место сразу же занял Питер. Хью мрачно посмотрел на меня и сказал:
— Милая, мне надо обработать раны на твоей спине. Будет больно.
— Еще больнее, чем сейчас?
— Нет, просто по-другому. Но это необходимо сделать, чтобы не началось воспаление, а потом мне придется осмотреть тебя, чтобы проверить, что у тебя сломано. Обезболивающее подействует, но не сразу, сначала все будет больно.
— Давай.
Я попробовала взять себя в руки. Я даже представить не могла, что может быть еще больнее. К тому же Хью — врач. Все будет хорошо.
Коди принес стакан воды, Хью позволил сделать несколько глотков, чтобы убедиться, что меня не стошнит, а потом дал две таблетки. Я едва не задохнулась, глотая их, — горло распухло и саднило, возможно, из-за того, что я так сильно кричала.
Я хотела спросить, что это за лекарства, но каждое слово стоило мне таких усилий, что я оставила эту идею.
— Должно подействовать через двадцать минут, — пообещал Хью.
Я заметила, что у него в руках что-то есть. Хью встал и наклонился над моей спиной. Я почувствовала, как он прикоснулся к спине чем-то влажным.
— Сукин сын! — простонала я, и это еще было очень мягко сказано, но, я думаю, Хью понял, о чем я.
Кожа горела от острой боли — действительно «по-другому», — где бы он ни касался меня.
