– Меня, Марию, Коконе и, скорей всего, даже тебя – нас всех убила она.
– …Она нас убила? Касуми? Но зачем? Для чего?
– Она это делала, чтобы «отменять» других! Изначально ничто в «Комнате отмены» не имеет значения. Так что даже если ты кого-то убьешь, все вернется обратно. Но, похоже, Моги-сан может «отменять» других, если убивает их собственными руками. Думаю, она это делает, потому что тогда она может всем сердцем желать никогда больше не встречать этого человека.
Харуаки кивает с серьезным видом. Я уже объяснял ему, что такое «отмена». Что «отмененного» никто никогда уже не помнит.
– Наша Касуми, хех… просто невероятна. Но… ну, неудивительно, думаю, что даже Касуми стала такой, пережив почти 30000 повторов. Логично.
– Ты правда так считаешь? – спрашиваю я.
– Мм? Я имею в виду, это, конечно, трудно вообразить, но кто угодно сдвинется, застряв в таком болоте, верно?
– Конечно. Но знаешь что? Даже если ты свихнешься, ты все равно не будешь убивать. Эта мысль в норме просто не возникает!
– Ты думаешь? А не слишком ли ты зациклен на собственной точке зрения?
Возможно. Но я не верю. В смысле – убийство стало хорошим средством «отмены»,
– …Ты 3000 раз признавался Марии и несколько сотен раз попадал под грузовик вместо нее, да?
– Похоже на то. Только сейчас я это все не помню.
– Мда. Но в конечном итоге твои действия все-таки причинили ей боль, правда?
– А… ну не нарочно же.
На лице Харуаки появляется горькая улыбка.
– Ей было так больно из-за того, что любое послание, даже самое абсурдное, набирает вес, если его повторять много раз. Например: ты можешь сколько угодно считать себя красавцем, но если кто-то тысячу раз скажет тебе, что ты урод, ты потеряешь уверенность. Даже если этот кто-то просто шутит.
– Мда, наверно, так.
– Поэтому Мария просто не могла не обратить на тебя внимании, когда ты 3000 раз ей признался. И это ведь Мария. Поверь мне, ей было не все равно, когда ты объявил, что она твой враг.
«Если ты сделаешь Кадзуки Хосино своим врагом, против тебя встанет бессмертный. Я!»
Я снова вспоминаю эти его слова.
– …О? Я лично направил Аю-тян?
Я слегка улыбаюсь и пропускаю его шутку мимо ушей.
– Так вот. Что если был кто-то, кто тысячу раз предложил Моги-сан совершить убийство? Не могло ли это заставить Моги-сан поверить, что другого способа нет? В конце концов, она ведь ни на кого не могла положиться, она уже почти свихнулась.
Харуаки кивает.
– Согласен, ей было бы тяжко. И это реально возможно. Ведь тот, кто с ней говорил, находился бы тоже в цикле. Его действия, его мнения не менялись бы. Вполне естественно, что он бы говорил одно и то же снова и снова. Если он один раз что-то сказал, скорей всего, сказал бы это и несколько тысяч раз.
– Все правильно говоришь. Но это была бы еще не проблема. Это скорее несчастный случай, согласен? Но смотри…
Наконец я отвожу взгляд от мрачного неба.
– …Ч т о е с л и э т о т к т о - т о с п е ц и а л ь н о в ы б и р а л с л о в а и д е й с т в и я, ч т о б ы з а г н а т ь е е в у г о л?
И – перевожу взгляд на Харуаки.
Харуаки даже под моим пристальным взглядом не выказывает признаков беспокойства.
– Мм? Но это же невозможно, да?
Его лицо по-прежнему самое всегдашнее.
– Возможно! К примеру, это было бы возможно для нас с Марией, если бы мы захотели. Короче, э т о в о з м о ж н о, е с л и р я д о м с М о г и - с а н б ы л к т о - т о, к т о п р и т в о р я л с я, ч т о н и ч е г о н е п о м н и т!
Харуаки слушает молча, не пытаясь возражать.
– Способность сохранять память – суперсила… так я всегда думал. В конце концов, естественно думать, что чем больше информации, тем лучше, верно? Только это не так. Постоянно сохранять память – значит еще и постоянно быть под ударом тех, кто ее не сохраняет, и тех, кто притворяется, что не сохраняет. Те, кто без памяти, сидят в укрытии. И могут спокойно атаковать оттуда нас, кто стоит на линии огня.
Я тоже испытал на себе такую атаку, когда девушка, которую я люблю, отвечала на мое признание словами «пожалуйста, подожди до завтра». Она, правда, не была в укрытии.
– Что если был кто-то, кто нарочно атаковал Моги-сан из своего укрытия? Кто-то, кто знал ее боль, кто сделал все, чтобы она не нашла выхода, кто приготовил для нее ответ «убийство». Если так…
– Если так, можно сказать, что этот тип управлял Касуми и был соучастником убийств, – спокойным тоном заканчивает фразу Харуаки.
Он не пытается возражать.
– Но не факт, что Моги-сан была единственной целью.
– …Да?
– Я имею в виду, она была не единственной, кто стоял на линии огня. Мы с Марией тоже. Все зависит от целей этого человека, но, возможно, нами с Марией он тоже пытался управлять. Нет… мы, возможно,
«…Не хочешь попробовать меня убить?»
Я вспоминаю кем-то когда-то произнесенные слова.
И правда, я ведь не единожды их слышал. Он говорил их мне черт знает сколько раз. Эти слова застряли у меня в голове, словно какое-то проклятье.
И это еще не все. Мне показывали трупы.
Марии признавались в любви, и ей приходилось смотреть, как другой жертвует собой ради нее.
Это все важная информация, которую я наскреб в своей обрывочной памяти. Может, были и более мелкие ловушки, которые я пропустил.
Он постоянно атаковал из укрытия, ничем не рискуя. Даже если результат выходил не тот, которого он ожидал, атаку можно было повторять неограниченное число раз.
– Если предположить, что наши действия в той или иной степени управлялись этим человеком…
Я сглотнул.
– …т о н а ш у н ы н е ш н ю ю с и т у а ц и ю о н н а в е р н я к а т о ж е с п л а н и р о в а л.
Харуаки молчит. Его лицо скрыто под зонтом, так что я не вижу его выражения.
Молчание все тянется. Звук дождя кажется странно громким. Раздается тихий голос. Сперва я не понимаю, что это, но когда напряг слух, до меня дошло – это подавляемый смех.
Харуаки сдвигает зонт и показывает лицо.
Он весело смеется, глядя на меня.
– Эмм, Хосии. Что это еще за шутка или, может, супергипотеза? Во-первых, это просто невозможно. Управлять другими не так-то легко, правда? История забавная, да. Но, честно говоря, я даже не знаю, смеяться или нет, у тебя такое серьезное лицо… погоди-ка, я же уже смеялся, ну очень это было смешно.
– Мда, думаю, я слишком окольно все это говорил.
– …Окольно? И вообще, я просто не понимаю, что этому типу нужно. Но что бы это ни было, наверняка есть более простой путь.
Харуаки по-прежнему говорит беззаботным голосом.
– Угу. Я тоже не знаю его мотивов. Поэтому я хочу спросить тебя.
