салфетку и сказал жене негромко:
— Сядь.
Она села, аккуратно, как школьница, сложив руки на коленях, приготовилась слушать. Она всегда слушала его очень внимательно, шевеля губами, словно повторяя, усваивая то, что он ей говорил.
— Так вот, — Игорь не знал, как приступить к делу. Он хотел бы обойтись без нее, но помощь Марины была необходима, иначе ничего не получится.
— Помнишь, ты говорила, что несправедливо это с самого начала? — спросил Игорь медленно и основательно.
Марина сосредоточенно глядела на него.
…Игорь знал, что он прав. Прав! А Степа просто жадная сволочь. С самого начала все придумал он, Игорь. Потом в дело вошла Марина и тоже предложила несколько очень важных деталей. Но про Марину ни Степа, ни Митя ничего не знали — Игорь решил умолчать об этом. Если они узнают, что Марина в курсе дела, то никто не помешает Степе рассказать своей Вальке, а уж кому Митька тогда раз болтает — и представить нельзя.
А раз Мариночка ничего не знает они в деле — трое… И все идет на три равные части. У Игоря была мысль сказать им что есть еще четвертый, некто главный, которому они должны отваливать долю, но тогда бы резко пошатнулся его собственный авторитет, они бы думали что это все кто-то другой придумал… А при таком раскладе получалось нечестно: работа главная на Игоре с Мариной, а дележ только на троих. Фактически получалось, что Степа — простой бобик и Митька-телок, каждый получают вдвое больше, чем Игорь или Марина, потому что свою треть они же делят пополам. Если по честному, то нужно было бы две трети — Игорю с Мариной, а одну — им на двоих. И за глаза достаточно за то, что они только дрожат.
— Это несправедливо, — твердо сказал Игорь, — но я шел на это, не хотел, чтобы возникали всякие раздоры. Пусть нам меньше, лишь бы было тихо. Но тихо и теперь не получилось. Ты понимаешь что значит весь этот Степин крик и хай?
— Понимаю, — эхом отозвалась Марина.
— А что мы никогда из этого не вы беремся, ты понимаешь? Даже если он опомнится и станет вести себя нормально, то все равно — раньше или позже — опять возникнут проблемы. Деньги он пропьет, просадит с этой своей толстой дурой и придет ко мне. И будет нас доить до конца жизни.
Про конец жизни Игорь придумал не сейчас. Это он еще раньше придумал, чтобы Марину сразу же подключить…
И по тому, как вскинула она глаза, понял Игорь: усекла. Все сама усекла. “Не торопись, — сказал себе Игорь, — не торопись, а то все испортишь. Ты же ей еще главного не сказал”.
— Мало того, что и так все несправедливо нечестно, так мы еще будем всю жизнь ходить и кормить его. А он только будет пасть разевать, хапуга поганый. Он даже сейчас, когда у него есть деньги, опасен. А представляешь, что будет, когда он все пропьет?
Игорь опустил голову на руки и замолчал. Он ждал, что она скажет.
— Может уехать куда?
Чего-чего, а этого от нее Игорь не ожидал. Она была так привязана к дому, так ценила свою работу и вдруг — уехать. И куда же уедешь? Что разве Степа не найдет?
— Всю жизнь дрожать — вдруг Степа в окошко постучит? Сидеть в какой то мышиной дыре, чтоб ни слуху ни духу? — Игорь сознательно накачивал обстановку. Пусть она первая, сама скажет. А дальше уж он ее убедит. — Никуда мы от него не денемся, покоя он нам не даст.
Марина встала, сделала несколько шагов по кухне и остановилась резко за спиной мужа. Она положила руки ему на плечи, потерлась щекой о жесткие курчавые его волосы и сказала тихонько:
— Но ты же понимаешь, какой другой выход…
— Какой? — не поворачивая головы спросил Игорь.
Марина помолчала и сказала быстро-быстро:
— Он сам виноват. Если бы вел себя как человек, ничего бы и не было. Даже при том, что все это и так несправедливо.
— Я вот что думаю, — Игорь накрыл руками ее мягкие руки на своих плечах. Она прижалась к его спине живо том и грудью, — я думаю, надо сделать что-то очень аккуратное, чтобы ни тебя, ни меня и поблизости не было.
— Проще всего с машиной, — сказала она уверенно. — Я ведь уже размышляла про это. Проще всего дорога. Тут никто не виноват.
И опять в который раз Игорь подумал: ах, Марина, ах повезло с женой! И понял, что вторая часть разговора может быть не такой уж и трудной, если она сама уже про Степу размышляла.
— Только знаешь, надо будет все это кончать. Вообще все. Все свернуть и все повыбрасывать.
Игорь согласно кивнул.
— Я сначала думала: надо что-то с мотором сделать, но это все таки опасно, могут докопаться. А вот есть один вариант…
Она снова села за стол и ровным мягким голосом рассказала ему что есть один препарат вызывающий ступор — оцепенение организма. Человек все видит, все слышит, но в течение какого-то времени — зависит от дозы — не может повернуть ни рукой, ни ногой. А потом все это проходит. Само собой. Это для душевнобольных, для буйных. И безвредно в общем. Надо просто отправить Степу на машине в дальний район. Объяснить ему, что едет халтурку обговаривать, а заодно посмотреть кассу. И все. Если получится сам же и виноват. Если в этот раз не получится, так в другой выйдет.
— В Бекетово послать его. Точно, — сказал Игорь. И, словно поняв это внезапно, добавил: — Но один он не поедет.
— Почему? — удивилась Марина.
— Почует, что мы что то придумали. Он и сам ведь что то мастырит, он теперь ухо держит востро. Я видел. — Задумчиво и медленно Игорь добавил: — Нет, один он не поедет.
Марина смотрела на него широко раскрытыми глазами, в которых таился ужас.
— Да, девочка. — Игорь грустно покачал головой. — Подумай сама. Подумай и про то, что там, — он мотнул головой, — лежат восемьдесят четыре тысячи. Восемьдесят четыре. Этого нам с тобой вполне хватит на все. И не делить ни с кем. И чтобы никто нас за горло не держал. Мне это тоже все невесело. Но тут надо решать раз и навсегда.
— Нет, — почти шепотом сказала Марина. — Митьку я не дам. Не дам Митьку.
— А меня — дашь? — жестко спросил он. — Меня — дашь? А себя — дашь? Не хотел тебе говорить. Совсем не хотел. Но раз так, видно, придется. Сторож в деревне умер. Умер. Твои Митька его так по голове шарахнул, что он концы отдал в ту же ночь. Понимаешь?
Она села снова к столу, уронила голову на руки и замолчала надолго. Теперь уже по кухне нервно выхаживал Игорь. Маленькое это помещение, как ему казалось давило на него, стискивало, словно в камере сидел.
— Понимаешь, что это значит? Об этом еще ни Степа, ни Митька не знают. А как почуют, чем пахнет, ты представляешь что начнется?
— Как же так? — растерянно спросила Марина. — Я же специально булаву поролоном обшила. Как же так?
— А вот так. Бугай здоровый, он же думает что все такие. Шарахнул по голове, а тот умер. А это всем расстрел. Всем.
Игорь ощущал в себе стальную пружину, она словно развернулась в нем сейчас наполняя его волей, и под сердцем гулял пронзительный холодок. Должно получиться, должно, не может быть, чтобы впустую…
— Не хотел я тебе говорить, — повторил Игорь. — Но раз такие дела — знай. С Митькой это тоже только по справедливости будет. Он убил сторожа. Из-за него нам всем теперь вышку дадут. Исключительную меру. А ты решай. Ты сама решай, кому под нее идти.
Неожиданный аргумент появился у Игоря — неожиданный и сильный.
— Так четверых шлепнут. А иначе — только двое. Мне Митьку самому жаль, но думать надо было. А Степа — так с ним все и так ясно.
Марина молчала. Ушла к окну. Долго смотрела на высокие платаны во дворе, потом повернулась.
