службы с банковскими делами…
Хотя армия и была любимейшим детищем императора, сам он процарствовал тринадцать лет мирно, и эти годы мира и спокойствия Россия приобрела не ценой уступок, а благодаря справедливой и неколебимой твердости государя. Его царствование, отмечал Витте, не нуждалось в лаврах; у него не было самолюбия правителя, желающего побед посредством горя своих подданных, для того, чтобы украсить страницы своего царствования. Но об императоре Александре III все знали, что, не желая никаких военных лавров, император никогда не поступится честью и достоинством вверенной ему Богом России.
Обдумав в этом смысле желательную для России внешнюю политику, а в делах внутренних решив принять меры для подъема производительных сил страны, государь применял эту программу в течение всего своего правления и тотчас после кончины был назван Царем Миротворцем.
Вместе с тем этот неповоротливый гигант с крайне добродушной физиономией и бесконечно добрыми глазами внушал Европе, с одной стороны, как будто бы страх, а с другой – недоумение: что такое? Все боялись: а что, если вдруг этот гигант да гаркнет?
Хорошо известна нелюбовь Александра III к Германии, ко всему немецкому, к засилью немцев в русской армии. Здесь он находил полное понимание со стороны душки Минни: ведь Датское королевство в неравной войне с Германией потеряло в 1864 году не только немецкоязычную Голштинию, но и населенный коренными жителями Шлезвиг. Но император необыкновенно взвешенно и разумно подходил к европейской большой политике. Он хорошо, куда как лучше своих послов и министров, знал, чего стоит всесильный канцлер Бисмарк, и ценил его как человека, с которым можно сговориться, не жертвуя при этом национальными интересами я в то же время не посягая на интересы Германии. Александр III считал, что Бисмарк как германский канцлер обязан проводить именно германскую политику, и не разделял мнения отечественных дипломатов, которые после Берлинского конгресса обвиняли Бисмарка в предательстве русских интересов. Государь справедливо полагал, что в этой неудаче повинны только русские государственные деятели.
Вместе с тем Александр HI искал противовеса австро-германскому пакту, постоянно угрожавшему России, и нашел союзника в лице Франции. Замысел этот складывался у него давно, но в отличие от покойного генерала Скобелева, который в конце жизни везде и всюду заявлял, будто новый царь продает Германии интересы России, и искал быстрого сближения с Парижем, император неторопливо, но основательно подготавливал новый альянс.
После очередных маневров, на которых присутствовали молодой кайзер Вильгельм II и Бисмарк, император с семьей отбыл в 1890 году в Данию. В это время в Копенгаген пришло французское военное судно. Однажды Александр III в морской форме пошел на своем катере по рейду и направился к этому кораблю. Когда французы, следившие за императорским катером, увидели, что тот направился к ним, на борту корабля был поднят русский флаг, а государь встречен с подобающими ему почестями. Приняв рапорт командира, Александр III сказал:
– Я рад ступить на французскую территорию. Ведь военный корабль за границей является представителем своего государства. А с Францией у России должны быть самые добрые отношения…
Через год в Кронштадт прибыла французская эскадра под флагом адмирала Жерве.
Гофмаршал князь Оболенский докладывал императору о программе пребывания французских моряков. В их честь в Большом Петергофском дворце должен был состояться торжественный обед.
– Ваше величество, – спросил он, – соизволите ли вы провозгласить только тост в честь эскадры или скажете речь?
– Это будет, Владимир Сергеевич, – отвечал Александр III, – тост за Францию, за адмирала и за эскадру.
– Но ваше величество, – напомнил гофмаршал, – в таких случаях по этикету следует играть гимн…
Усмехнувшись в бороду, император, словно не понимая вопроса, спокойно сказал:
– Так и следует поступить.
– Но ваше величество, ведь это «Марсельеза»![151]
– Да, это их гимн, – последовал ответ. – Значит, его и следует играть.
– Но ваше величество, это «Марсельеза»! – не унимался Оболенский.
Александр III остудил его пыл:
– Ах, князь! Вы, кажется, хотите, чтобы я сочинил новый гимн для французов. Нет уж, играйте тот, какой есть…
Теплым июльским утром, украшенный цветами и национальными флагами, Кронштадт ожидал корабли французской эскадры. К встрече с французами готовился лорд-мэр Петербурга Лихачев, прекрасный оратор и крупный домовладелец с Фурштадтской улицы, добившийся очень многого благодаря женщинам, которые пленялись его мужественной красотой. Он говорил по-французски едва ли не лучше, чем по-русски, и был чистым французом по натуре: обладал беспечным и расточительным нравом и всегда находился в долгу как в шелку.
На торжественном обеде в Большом Петергофском дворце Александр III произнес короткий и энергичный тост, после чего раздались звуки «Марсельезы» – революционного гимна санкюлотов- тираноборцев:
Настал черед Лихачева, который напомнил о тесном переплетении судеб двух великих держав.
– Но хотя французы сожгли Москву, а русские взяли Париж, – воскликнул он, – те и другие оставались противниками, но никогда не были врагами!..
В августе того же года было заключено общедипломатическое соглашение между Россией и Францией, носившее сугубо секретный характер. А через год русская эскадра под флагом адмирала Авелана прибыла в Тулон. Газеты, журналы, брошюры заполнились репортажами о франко-русских торжествах. В Лионе, Марселе и Париже, где побывали русские моряки, особой популярностью пользовалась карикатура художника Каран д’Аша,[152] изобразившего Францию в образе разборчивой невесты, отвергающей одного за другим поклонников, а затем бросающейся в объятия русского казака. Не осталась в стороне кондитерская и винно-водочная промышленность: были изготовлены «франко-русские бисквиты к чаю», ликеры «Дуня» и «Москвичка».
Когда намечали кандидата для командования эскадрой, Александр III приказал отметить в списке против каждого адмирала, насколько он владеет французским языком. В список внесли три определения: адмиралы, вполне владеющие французским языком, владеющие в достаточной степени и не особенно владеющие им. В числе последних был контр-адмирал Авелан. Государь выбрал его как выдающегося флотоводца, а по поводу французского языка заметил:
– В таких случаях лучше меньше говорить, чтобы не увлечься…
В самом деле, некоторым военным чинам следовало набрать в рот воды. В том же году генералом Обручевым и заместителем начальника генерального штаба Франции Буадефром была подписана секретная франко-русская военная конвенция, носившая чисто оборонительный характер и не предполагавшая никаких территориальных приобретений за чей-либо счет.
Русский император уважал чужую собственность и не терпел ни малейшего посягательства на нее. Каждое лето государь выезжая на яхте «Полярная звезда» с семьей в финские шхеры для прогулок и любимой рыбной ловли. Ему нравилось хотя бы на короткое время отказаться от условностей придворного этикета и жить «как все». Однажды накануне встречи трех императоров Александр Александрович с государыней и детьми во время такого плавания решил высадиться на маленьком уединенном островке.
Островок казался необитаемым. Император со своим начальником охраны Черевиным готовил снасти, Мария Федоровна осталась на яхте, а Ники и Гоги беспечно бегали, собирали грибы и рвали цветы. В этот момент из кустов вышел заспанный и, видимо, похмельный крестьянин-чухонец. Строго обратившись к царевичам, он на ломаном русском языке объявил им, что здесь этого делать нельзя, так как островок принадлежит ему.
– Полноте! – добродушно сказал император. – Дети вам большого вреда не причинят…
– Нет! – упрямо возразил чухонец. – Нельзя! Это все мое! Я здесь
На это император ответил:
