«тыкать» и его несносное высокомерие. Когда дядя Низи приехал на станцию, то, сердясь на какие-то неполадки, первым делом крючком своей палки подцепил за шею инспектора императорских поездов барона Таубе и едва не свалил его с ног. Потом устроил на платформе такой шум, что августейшему племяннику пришлось его одернуть. Испытывая страх перед молодым императором, дядя тут же стушевался.
В станционном домике, где, кроме помещений для служащих, было всего две маленьких комнатки и не имелось даже буфета, Александр III провел несколько дней, каждое утро выезжая на маневры.
Прежде всего он сказал начальнику охраны генералу Черевину:
– Петр Александрович! Чтобы встретить германского принца, мне нужен прусский мундир. Узнайте у управляющего дорогой, в какой срок я могу получить его из Петербурга.
Состоявший управляющим молодой путеец Витте (тот самый, кто предложил создать Священную дружину для охраны особы государя) ответил Черевину:
– В сорок восемь часов. Но только в том случае, если фельдъегерь повезет экстренно мундир на паровозе, так чтобы один паровоз, пробежав определенное расстояние, заменялся другим.
Мундир прибыл как раз вовремя, на рассвете того дня, когда были окончены маневры. Когда император подъехал к станции Брест, то увидел, как с другой стороны, от Варшавы, движется поезд с молодым Вильгельмом. Александр III в прусском мундире и русской шинели (было морозно) вышел на платформу, где уже был выстроен почетный караул. Прежде чем принц Гогенцоллерн появился из вагона, государь снял шинель и отдал ее своему лейб-казаку, все время находившемуся возле него. Появился Вильгельм с нафабренными, торчащими вверх усами и приветствовал русского императора своим громким, резким голосом.
«Такой же несносно шумный, как дядя Низи», – невольно подумалось Александру III.
Оркестр исполнил два национальных гимна, таких разных по смыслу – «Боже, Царя храни!..» и «Германия, Германия превыше всего…». Император и немецкий принц прошли вдоль строя почетного караула, причем Вильгельм непрерывно жестикулировал, забегал вперед и изверг целый арсенал международных планов. Рядом со спокойным, добродушным гигантом он казался подростком-неврастеником. В самой середине пылкого монолога Александр III внезапно прервал его, пожимая руку:
– Передайте дяде Вилли мой самый сердечный привет… – И обернулся к лейб-казаку: – Шинель!
Тогда Вильгельм, понимавший несколько слов по-русски, бросился к казаку, схватил у него шинель, подскочил к императору и надел ее ему на богатырские плечи…
Много позднее, уже в ранге кайзера, он говорил:
– Вот это действительно был самодержавный император!..
В Берлине и страшились русского царя, и ненавидели его. В своей злобе к Александру III они пошли так далеко, что в Германии появилось немало самых пошлых карикатур на русского императора. Когда были введены двадцатипятирублевые билеты Государственного банка с портретом Александра III в виде водяного изображения, немцы отпечатали эти билеты с надписью: «Wo ist der Esel?» [150] Государь, получая очередную партию таких ассигнаций от посла в Берлине графа Павла Андреевича Шувалова, лишь посмеивался над тупым немецким юмором. Однако вскоре он узнал о более серьезной провокации.
На очередном военном заседании в Берлине обсуждался бесконечный Балканский вопрос. Старик Вильгельм говорил, что следует открыто поддержать Франца-Иосифа в его территориальных притязаниях. Один из генералов осторожно возразил:
– Но ваше величество, что скажет об этом Россия?
В ответ германский император стукнул кулаком по столу и воскликнул:
– Черт с ней, с Россией! Мне все равно, что она думает! Я ее изотру в мелкие кусочки!..
На другой день его слова стали известны всему Берлину. Крайне обеспокоенный, Шувалов срочной депешей просил у Александра III соизволения приехать в Петербург. Пока русский посол ехал, у государя было достаточно времени, чтобы обдумать щекотливую и деликатную ситуацию. Приняв Шувалова в Гатчине, император сказал:
– Павел Андреевич! На эти слова не стоит обращать ровно никакого внимания. Раз уж вы приехали в Петербург, делайте вид, что вас позвали семейные дела. А потом поскорее возвращайтесь в Берлин…
За западные границы России государь был спокоен: там был Иосиф Владимирович Гурко, который в течение всего царствования Александра III занимал пост варшавского генерал-губернатора и командующего войсками Варшавского военного округа.
Управляя губерниями Привисленского края, Гурко прекрасно понимал, что это, по сути, передовой театр войны, хотя бы даже и в мирное время. Для инородческого населения он являлся истинным представителем «сильной власти», грозной, но справедливой, прочно связывавшей окраину с центром империи. Для войск это был также строгий и справедливый начальник, для которого главным оставалась забота о солдате и его боевой подготовке.
Воины жили в сознании, что они находятся в каком-то особенном, полумирном состоянии, которое каждую минуту может смениться боевым. Это напряженное, повышенное состояние солдаты и офицеры переносили легко и бодро. Они верили в Гурко, в его полководческие качества – верный стратегический расчет, несокрушимое при всяких обстоятельствах спокойствие духа, твердую волю и железную энергию. Он постоянно разъезжал по округу, присутствовал на больших и малых маневрах, всегда превосходно организованных с помощью талантливых начальников штаба Нагловского и Пузыревского, и ничто и нигде не могло ускользнуть от его хозяйского глаза.
– Чтобы я этого более не видел, – звучал металлический голос Гурко, когда он встречал непорядок.
И все уже знали, что «этого» более не будет. Знали все и то, что наши вероятные противники – немцы и сам канцлер Бисмарк страшатся Гурко и что в их глазах он один стоит целой армии. Гурко построил линию новых фортеций и покрыл край сетью стратегических шоссе, соорудил для артиллерии обширный Рембертовский полигон, без устали передавал войскам, и в особенности кавалерии, свой богатый опыт, накопленный в Русско-турецкой войне.
Государь высоко ценил Гурко и его боевых сподвижников, генералов Рауха, Нагловского, Пузыревского, зная, что все они преданы военному делу. Между тем еще в конце царствования Александра II в армии появились циничные и изворотливые дельцы, для которых главным было обогащение. Теперь они завели вовсе не бескорыстную дружбу с управляющим делами Министерства финансов Вышнеградским. Император давно присматривался к этим банкирам в военных мундирах, подозревая их в злоупотреблении служебным положением и иных нечистоплотных делишках. На подозрении у государя были начальник штаба войск гвардии и Петербургского военного округа Бобриков, начальник артиллерии гвардейского корпуса Овандер и начальник петербургской местной бригады Жевахов.
Александр III не терпел интриг. Ему не раз говорили, что все неугодные Бобрикову лица из гвардии изгонялись, а назначения получали бездарные, но послушные дельцы. Так, командиром гвардейского корпуса вместо принца Ольденбургского был назначен генерал-адъютант Манзей, совершенное ничтожество в военном отношении, к тому же открыто живший с женой отставного генерала Эллиса. Император выслушивал окружающих, но ждал, желая во всем разобраться лично. Случай представился во время очередных крупных маневров под Петербургом.
Одной стороной войск командовал Раух, другой – Овандер, а общее руководство было возложено на Бобрикова. Действия генерала, отличившегося в передовом и западном отрядах Гурко во время похода 1877–1878 годов, вскоре поставили банкира в погонах в крайне затруднительное положение. Раух каждым движением отсекал возможность Овандера к отступлению и почти зажал его войска в мешок.
Александр III, не очень любивший верховую езду, на этот раз долго не слезал с лошади, следя за ходом маневров. Он видел, что Раух перешел в наступление, оставив лишь узкую щель между боевыми порядками, воспользоваться которой Овандер, не подозревавший об этом, конечно, не мог. Внезапно его части пришли в движение и вырвались из кольца.
– Что такое? – в недоумении спросил государь у Ванновского.
– Может быть, действия разведки? – сам не веря этому, сказал военный министр.
– Уж не возглавляет ли эту разведку Бобриков? – помрачнел император.
Он приказал Ванновскому произвести расследование: каким образом мог узнать Овандер, что предпримет Раух. Когда производился разбор учений, все заметили отсутствие на нем генерала Бобрикова. Государь удалил его. Вскоре после этого Александр III подписал указ о несовместительстве государственной
