– А о том, что теперь работаешь у меня, ты им сказала?
– А нужно было?
– Нет.
– Мне тоже так подумалось.
– Хорошо. Значит – снайпер… Когда сбивает машина, это еще можно при желании объяснить случайностью, о точном выстреле этого не скажешь. Хорошо, Наташенька. Теперь исчезнем отсюда.
– Домой? Знаешь, мне все-таки немного страшно.
– Я не собираюсь отпускать тебя одну куда бы то ни было. Только уточним напоследок: где же все эти кассеты?
– Дома – где же им еще быть…
– Я не замечал…
– Ты что – обыскивал квартиру?
– Нет, разумеется, – соврал я. – Никогда себе не позволил бы…
– Значит, и не мог увидеть.
– Тайник?
Наташа пожала плечами:
– Знаешь, в нашей непредсказуемой жизни… Об этом еще мама позаботилась.
– Да, действительно. Я-то думал, что в Москве все уже тихо-мирно. А тут – словно полвека назад.
– Нет, не совсем так, конечно. Но и не так, как было, говорят, в старые времена, когда на улицах не стреляли, и – да ты знаешь, о чем я.
– Знаю. Скажи: я ведь тебя спрашивал насчет надежного местечка для моих записей – почему ты скрыла?
– Тогда? Естественно: не стану же я рассказывать первому встречному…
– Я, значит, первый встречный?
– Тогда был. Ну, не совсем, но все же почти. Надо же было сперва хоть немного разобраться в тебе.
– И как? С успехом?
– Ты что думаешь, я ложусь в постель со всяким желающим?
Кажется, она собиралась всерьез рассердиться.
– Извини. Ты не подумала этого всерьез. Между прочим, я тоже довольно давно перестал заваливать каждую девицу, будь она сколько угодно пригожей. Но по этому поводу мы как-нибудь проведем научно- практическую конференцию. А сейчас – последний срок встать на крыло.
– И куда полетим?
– Сперва к тебе.
– Не опасно?
– Не очень – уже потому, что мы ждем опасности.
– Ты хочешь забрать записи?
– Не знаю. Если твой тайник надежен – наоборот, подложу и свои. В другом случае – заберем все и направимся в универсальное убежище.
– Такое существует?
– Была прежде такая традиция, – сказал я, – храм божий является убежищем для всякого, кто нуждается в защите, и в его стенах никакое насилие невозможно.
– Хорошая традиция, – сказала она серьезно.
– Согласен. Но, к сожалению, хорошие традиции далеко не так долговечны, как другие.
– Мы на самом деле собираемся в церковь?
– Да; но для работы. Там нас ждет очередное интервью.
– Любопытно.
– Там увидим. Пошли.
6
Я и на этот раз не забыл проверить машину; но мои оппоненты, видимо, понимали, что к ней так просто не подобраться. Пора бы им усвоить то же самое и в отношении Наташиной квартиры; пока же они, кажется, находились лишь на пути к такому выводу. Упрямые подонки – иного заключения я не мог сделать, убедившись в том, что кто-то опять приценивался к входной двери, и на этот раз уже более квалифицированно: пытался нейтрализовать мою подстраховку, и достаточно деликатно: видимо, противной стороне было уже известно, чем рискует неосторожный: его найдут на лестнице крепко спящим, как в своей постельке, и надолго обездвиженным. Но на деликатное обращение прибор никак не реагирует; он отпирает замок только при правильной команде.
Мы вошли; я сказал:
– И все же осмотрись внимательно: все в порядке?
Наташа, впрочем, занялась этим, не дожидаясь моего совета. Порой она проявляла удивительную понятливость – что, правда, вообще характерно для женщин. Сейчас из кухни донесся ее голос:
– Кто-то лазил в кастрюли.
– Да, – сказал я. – Это я. Брал свои записи. Больше ничего?
– Как будто нет.
– Хорошо. А тайник?
– Ты обязательно хочешь его видеть?
– Ну, если у тебя есть принципиальные возражения…
– Нет, – сказала она. – Принципиальных нет. Просто… А, ладно.
Мне, откровенно говоря, было просто любопытно: где в малогабаритной квартире можно оборудовать такой тайник, какого не обнаружат специалисты-обыскники.
Наташа вышла из кухни, прошла в комнату. Позвала меня. Я вошел.
– Ну вот, – сказала Наташа. – Это здесь.
– Что же: показывай.
– Да прямо перед тобой.
– Что значит – прямо передо мной? – едва ли не рассердился я. – Если уж речь идет о тайнике, то, надо полагать, он не может находиться перед моими глазами. Однако сразу могу тебя разочаровать: где бы в этой комнате ни заложить тайник, его обязательно найдут. И даже без особого труда.
– Поспорим?
– На что угодно.
– Хорошо. Спорим на то, что мне будет угодно. Только не вздумай потом выкручиваться.
– Ein Wort – ein Mann![8] – заявил я, и хотя это было сказано по- немецки, она, похоже, поняла. Усмехнулась. Отошла в угол. Взобралась на стул. Подняла руку. И извлекла кассету – похоже, прямо из воздуха.
– Э? – сказал я.
– Проигравший платит.
– Постой. Я ничего не понял.
– А это и не обязательно.
– Ты мухлюешь. Она была у тебя в рукаве.
– Думаешь? Хорошо…
Не слезая, она снова двинула рукой – и кассета исчезла. Наташа спрыгнула и подошла ко мне.
– Можешь обыскать. Ну? Убедился? Постой… Куда ты… Ты нахал и грубый насильник! Ну, не сейчас же… Порвешь! Погоди, я сама…
Прошло некоторое время, прежде чем мы вернулись в эту комнату и снова обратились к проблеме тайника.
– Не человек, а маньяк! – заявила Наташа.
Слышать это было очень приятно. Но она тут же продолжила:
– Мы спорили вовсе не на это. И все права остаются за мной.
– Разве я хоть словом заикнулся?..
– Попробовал бы – и в самом деле стал бы заикаться. Скажи: занятия… этим самым (она не сказала ни
