образом у вас очутились вещи покойного профессора?
— Какие вещи?
— Перечислить? Те, что Боликова купила у вас. Она созналась в этом.
— Не знаю никакой Боликовой.
— Ну что ж, идите и вы в камеру. От души советую вам вспомнить и Боликову, и все остальное.
— Вызовите Боликову для очной ставки, — обернулся Зинкин к Сазонову, — а заодно и того пенсионера,который видел Стецюка и Анатолия у квартиры профессора...
...Как ни отпирался Стецюк, но после очных ставок он сознался в том, что утром четвертого августа, дождавшись, когда профессор и его жена уйдут на работу, открыл отмычкой дверь в квартиру профессора и взял из ящика стола серьги и кольцо. Собака во дворе подняла лай, и поэтому, утверждал Стецюк, он задерживаться не стал, аккуратно задвинул ящик, а уходя, запер дверь той же отмычкой.
Похищенные серьги и кольцо он продал Боликовой и в тот же день поездом Ташкент-Москва выехал в Оренбург. На квартиру профессора никто его не «наводил», а старик, будто бы видевший его вместе с Анатолием у дома, по словам Стецюка, «просто из ума выжил».
— Алиби Стецюка в день убийства доказано. Он же не признается, что был связан с Анатолием, зная, что за групповую кражу ответственность более суровая, потому и берет всю вину за кражу на себя, — заключил Сазонов.
Зинкин посмотрел в окно. Арба, скрипя большими колесами, медленно проезжала по улице. Старик- возница в выцветшей тюбетейке как бы нехотя погонял лошадь. Арба доверху была заполнена бухарскими дынями. Их запах еще долго стоял в воздухе.
Зинкин невольно позавидовал дехканину, который уже собрал урожай и осенние заботы которого на этом закончились. Его же дела сложнее — версия об убийстве с целью грабежа отпала, предстоит неприятный разговор с начальством — следует доложить о том, что они были на ложном пути, и начинать расследование заново, по другим версиям.
Через несколько дней из Кисловодского уголовного розыска на имя Маргонина Л. прибыл пакет довольно внушительных размеров. Там оказался труд Н. П. Панкратьева «Прижизненное промывание крови» на 112 страницах и препроводительное письмо:
К письму был приложен протокол изъятия рукописи, подписанный сотрудником милиции и понятыми.
Одновременно из Московского архива по запросу поступило уголовное дело Анатолия Панкратьева. Несколько лет назад он был осужден за мошенничество. Работал телеграфистом в городе Харькове и оттуда передавал ложные сообщения в Полтаву о том, что якобы ему переведены по телеграфу деньги из Ленинграда, Минска и других городов. Таким образом он получил в разных почтовых отделениях Полтавы около четырех тысяч рублей, но был разоблачен и осужден.
Хотя дело было старое, давно законченное, его внимательное изучение позволило выяснить одно важное обстоятельство. Анатолий был вызван на повторный допрос.
— Так вы продолжаете утверждать, что не знали раньше гражданина Стецюка? — спросил у него Сазонов.
— Не знал.
— Тогда почитайте этот документ. — И он протянул обвиняемому справку, где было указано, что Анатолий отбывал наказание в одной камере со Стецюком.
Панкратьев с ненавистью посмотрел на следователя.
— И письмо, содержащее угрозы, написали тоже не вы? И, наконец, я приготовил для вас еще один сюрприз. — Сазонов вытащил из ящика письменного, стола толстую рукопись и положил рядом с другими документами. — Это было найдено в трубе самовара, который вы похитили в Кисловодске.
Анатолий прикрыл глаза, как будто задремал на несколько секунд, лицо его стало каким-то блеклым, на нем появились красные пятна.
Наконец он заговорил. Да, в середине июля он приехал в Ташкент немного развлечься. Заранее прислав письмо отцу с просьбой о материальной помощи, он был уверен, что профессор не откажет, тем более, что в выражениях Анатолий не стеснялся. Но отец неожиданно выгнал его. Тогда Анатолий решил «экспроприировать» ценности у приемного отца. Случайно на базаре он встретил своего давнего «кореша» Стецюка и решил, что лучше послать «на дело» его. Сам же он стоял «на стреме».
Анатолию было известно, что профессор хранит свои ценности в одном из ящиков письменного стола, ключ к которому подобрать довольно трудно. Когда-то Николай Петрович заказывал замок к этому ящику, и Анатолий тогда же «на всякий случай» ухитрился сделать дубликат ключа, который теперь и передал Стецюку.
Как и ожидал Анатолий, в ящике находились золотые вещи — часы, серьги, кольцо и, кроме того, какой-то пакет, который Стецюк также захватил с собой, так как не имел времени рассмотреть, что в нем находится. Когда преступники развернули его, то обнаружили папку с рукописью Панкратьева.
Именно о ней упомянул Николай Петрович в разговоре с сыном в лаборатории:
«Ты бездельничаешь и хочешь жить припеваючи, но денег я тебе не дам, потому что трудом зарабатываю на хлеб».
«Не такой уж тяжелый у тебя труд», — возразил Анатолий.
«Не скажи, вот недавно я закончил интересную работу, дело моей жизни, первая часть которой уже отпечатана на машинке».
«Но ведь тебе заплатят за ее публикацию?» — спросил Анатолий.
«Да, конечно, я получу определенный гонорар», — ответил профессор.
«Так поделись со мной, ведь ты уже стар, зачем тебе деньги?.. Правда, я забыл, что у тебя молодая жена».
Это привело к ссоре.
Часы «Брегет» с двумя массивными золотыми крышками Анатолий забрал себе, а кольцо и серьги велел Стецюку продать. Рукопись отца он вначале думал отправить по почте обратно, но не успел это сделать до отъезда, а уж потом решил, что так даже лучше, проще будет шантажировать отца.
Маргонин зашел в кабинет Сазонова:
— Давай еще раз проанализируем и взвесим все факты, — сказал Маргонин. — Итак...
— Учти, у Стецюка и Анатолия стопроцентное алиби, — прервал его Сазонов, — и выходит, что в день смерти Панкратьева в доме был лишь один человек — его жена Марина...
— Знаю. И все-таки мне кажется, что, возможно, есть какая-то связь между кражей и убийством. Хотя убийцу, конечно, еще надо искать. Кстати, точильщик дядя Вася уже вернулся в Ташкент.
— Что ж ты молчал? — воскликнул Сазонов. — Поехали к нему.
...Во дворе больничной кухни уже немолодой человек в кожаном фартуке и темной рубашке с закатанными до локтей рукавами был занят заточкой ножей. Из-под точильного круга летели искры.
Василий Степанович вспомнил, что в воскресенье 5?го августа он пришел со своим станком на Лахтинскую. Встал, как всегда, под карагачом на тротуаре. Улица в этот ранний час была пустынной, и работы было мало. Из профессорского дома вышла молодая женщина. Через полчаса она вернулась с двумя полными корзинами.
— Припомните, может быть, во время ее отсутствия кто-нибудь заходил в дом?
— Нет, я никого не видел, никто к профессору не заходил. Это точно. Я сам следил, не откроется ли
