реалов пойдет на починку, двести Ланцетнику на лекарства, пятьсот нашим раненым, в том числе сотня Тому, остальное делим на сорок пять равных частей. Пять частей я беру себе, потому что так мне нравится. Сорок выживших, в том числе и ты, берут себе по одной части. Ты хочешь поспорить насчет такого соглашения?
— Нет.
— Тогда пойди и займись делом.
— Выпускайте по одному испанцев.
Первый пленник, крепкий мужчина лет тридцати, видно, не слишком-то боялся, а это сразу не понравилось Баррету.
— Жаль, что у нас нет времени на то, чтобы выбивать из упрямцев деньги. Мне жаль высаживать его на берег задарма. Кто там следующий?
— Он ранен.
— Куда?
— В шею и в правую руку. Кость сломана.
— Не годится, отставь в сторону.
Третьей оказалась женщина — худая, смуглая, некрасивая испанка. Воротник черного платья доходил ей до подбородка, накидка покрывала волосы и плечи.
— Как вас зовут, сеньорита?
— Лусия де Саланова.
— Лусия? Возьмите каноэ, парни, и немедленно высадите ее на берег. Пусть идет куда хочет.
Кид устроился рядом с Барретом, при этих словах капитана он стащил свой парик вместе со шляпой и вытер лысину платком.
— Ты сегодня вежливый, Питер.
Четвертым был мулат, раб одного из пассажиров испанского судна, Баррет приказал отвести его в сторону.
— Парень сгодится. Может быть, хозяин захочет его выкупить? А впрочем, его мнение не имеет значения — мне нужен человек, чтобы убирать грязь на судне. Кто там еще?
— Мальчишка.
— Отведи его Раймонду — пусть хотя бы моет посуду. С меня хватит. Сеньориту живо высадить на берег, остальных я отпущу, как только найду время.
Баррет говорил по-английски. Пленники, которые мало что поняли, со страхом смотрели на врагов, но капитан люггера уже забыл о них.
Он перебрался на свой корабль. Оба судна до сих пор оставались скрепленными при помощи абордажных крючьев.
— Раймонд, подай бутылку рома.
— Есть только банановая водка, хозяин.
— Неси ее.
— Бочонок слишком велик, чтобы я носил его ради какой-то кружки.
— Тогда нацеди мне одну обычную порцию.
Он принял от слуги напиток, опрокинул его в горло и закашлялся.
Кид с изумлением смотрел на друга, а Баррет не мог оторвать глаз от поверхности сосуда.
Глина стремительно чернела.
— Тут что-то происходит. Это безобразие неспроста.
Восточный ветер приутих. Качка уменьшилась, тропическое небо оставалось безмятежно чистым. Питер отчетливо видел всех — ироничного Брасье, лысого Ланцетника без парика, широкую лоснящуюся физиономию Раймонда, искаженные страхом лица испанских пленников, Тома с перевязанным глазом (кровь уже проступила сквозь полотно).
Опасности он не видел.
И все же он знал, что амулет не лжет.
— Господи, хуже всего неизвестность…
— Я, я вижу их! — внезапно завопил остроглазый Винд.
— Кого?
— Сюда идут чужие корабли.
Баррет навел зрительную трубу и коротко сплюнул за борт.
— Ты прав, Джо, это карательная флотилия из Санто-Доминго. Я разглядел их флаги.
— Сколько всего?
— Пока видно пять, а потому наша карта бита. А ну-ка обрубите абордажные крючья. То, что не успели разгрузить, бросьте на баркентине, сейчас не до мешков с табаком. Тут никто не хочет разделить участь Кэллоу? Уйти будет трудно, однако если обогнем мыс и подадимся на север, у нас будет немного форы…
Так началась эта отчаянная погоня, и корабли Санто-Доминго преследовали «Синий цветок» несколько часов, покуда судно не укрылось за скалистым мысом небольшого пустынного острова.
Генри Кид закрылся в каюте, и Баррет тщетно искал друга взглядом — долговязая худая фигура корабельного врача не показывалась на палубе.
— Ланцетник! Что за занятие навязал тебе бес?
— Смешивал для себя чудное лекарство, — как ни в чем не бывало заявил вернувшийся доктор Кид. — Последнее лекарство от этой жизни, где все идет наперекосяк. Я ученый и слишком стар, чтобы отсиживаться в плену, днем таскать камни и известь, а ночевать в загаженной испанской тюрьме. Одним словом, я решил свести счеты с судьбой и отравиться, если дело кончится поражением.
— Безбожный дурак.
— Смелое заявление.
— Не вздумай сделать глупость, Генри, иначе я прикажу силой промыть твой желудок, после чего испанская тюрьма покажется тебе раем.
— Я умный человек, хоть и лекарь негодяев, и вижу, что такелаж поврежден. Мы потеряли время, когда освобождались от баркентины, в днище умеренная течь, ветер не самый удобный, вражеских кораблей пять, пушек у нас всего пятнадцать, а четверть команды вышла из строя.
— Ну, по крайности, нас не смогут поймать и повесить, а просто застрелят. Тот, кто сражается, как мужчина, не умрет, как собака.
— Твои косноязычные утешения можно слушать только после очень большой попойки. Скоро смерть напоит меня напоследок — или ядом, или соленой водой.
Баррет, на найдя ответа, прибег к последнему средству убеждения — ткнул врача кулаком в худые ребра, но тому, видно, было уже все равно.
Спустя некоторое время испанский флагман обогнул голый неприветливый мыс. Гремела вода. Темные волны, гонимые северо-восточным ветром, тяжело бурлили вокруг рифов. Там, в шапке пены, трепалось неряшливое скопище досок и парусины — все, что осталось от пиратского люггера. Острые грани камней выглядели очень зловеще, словно поджидали новую добычу.
— Туда и дорога этим ladrones, — спокойно сказал помощнику испанский капитан. — Меня даже устраивает подобный исход, должно быть, Господь вмешался и избавил нас от грязной работы.
— Я бы не отказался от возможности пустить в ход оружие.
— Если бы они сдались, а эти грязные псы необычайно хитры, нам пришлось бы живыми доставить их в Санто-Доминго. Наш алькальд на Эспаньоле имеет склонность отправлять пленных пиратов не на виселицу, как следовало бы, а в Испанию, как будто в метрополии мало своих бандитов. Там негодяи быстро находят способ освободиться от надзора и правдами-неправдами, но перебираются сначала во Францию,
