ожиданно дверь подалась, открывая проход, - это я , увлеченный своими жуткими видениями, не заметил, как нашарил рукой заветную рукоять.
Слабый свет, идущий от скрытых у потолка отверстий, едва озарял библиотеку, казавшую ся с первого взгляда огромной резной шкатулкой, вывернутой наизнанку.
Я быстро осмотрелся. Уходящие к потолку книжные шкафы с причудливыми резными дверцами, маленькая конторка в одном углу, секретер - в другом, кресло, одно единственное на всю залу, строгий паркет в шашечку, камин с зеркалом, отражение в котором поначалу обма нуло меня - я принял его еще за один шкаф, большая бронзовая люстра, свисающая с потолка, матово отсвечивающая львиными мордами...
Я зажег канделябр и, взяв его в руку, обошел всю залу по периметру. Книги, книги, книги... Всюду за стеклами шкафов - их выцветшие потрескавшиеся корешки. Коричневые, черные, красные, с надписями и без оных. Книга Судеб просто лежала на подставке, прикованная к ней железной цепью. Двуликий бог Янус был запечатлен на ее обложке. Я ничуть не удивился своей удаче. Не теряя ни минуты, я пристроил возле Книги свой канделябр, перетащил поближе кресло, устроился в нем и...
Глава VI
Я с трудом раскрыл книгу в случайном месте. На двух открывшихся взору страницах вился хитрой вязью незнакомого языка текст. От обиды я заскрипел зубами, но все же на всякий слу чай полистал страницы - нет, везде одно и то же - хитрый значок над текстом то в виде зверя, то геометрической фигуры, то цветка, ни тебе нумерации знакомыми арабскими или римскими цифрами, ни милых начертаний латинского шрифта. 'Ну хотя бы латынь, - в отчаянии думал я, - и то хоть что-то разобрать было бы можно, или древнегреческий, или, скажем, иероглифы...' Я закрыл книгу и машинально стал разглядывать тиснение на переплете, предчувствие мысли пригвоздило меня к месту. 'Не может быть, чтобы все впустую, это же не простая книга...'
Я снова раскрыл фолиант, но теперь уже с самого начала, и, по листу, во все стороны, нау тек бросились маленькие нарисованные человечки, заметались, как тараканы, прячущиеся от света. Это зрелище паники так подействовало на меня, что я моментально захлопнул книгу. Было в этих человечках что-то близкое, и их страх и суета вызвали сильное, внезапное сочувст вие. Мне даже показалось... Я оставил на миг книгу и быстрым шагом обошел небольшое про странство библиотеки и на массивном письменном столе нашел то, что искал - зеркало. В мер цающем свете свечей я вгляделся в свое лицо, покрытое щетиной, грязное, с заплывшим гла зом... Я невольно улыбнулся и даже чему-то обрадовался, теперь я был уверен, что там, в книге, я видел и свое лицо, но что это значило, обещало что-то или нет...
Торопливо вернувшись к книге, я установил понадежнее подсвечник и снова раскрыл ее на первой странице. Снова поднялась невообразимая беготня и толчея, но теперь мне было не до нее, я искал себя. Но ни сверху, ни снизу, ни в центре меня не было, а все лезли в глаза пере кошенные страхом физиономии, отталкивающий друг друга руки, пинающие ноги. 'Неужели они боятся меня? - Эта мысль показалась мне верной, но сейчас было не до нее. - Где же все-таки я сам?' Тут мое внимание привлекла сгорбленная фигурка, втянувшая голову в плечи, закры вающая лицо локтем и ковылявшая, припадая на одну ногу. Конечно же! Я возликовал, вот же я, хитрец, ловко притворяюсь. Я поймал фигурку, накрыв ее большим пальцем. Тут же беготня прекратилась, и все остальные, наоборот, стали собираться вокруг, вытягивая шеи и пытаясь рассмотреть пострадавшего, заглядывая через головы друг друга. Мне тоже стало интересно и я убрал палец. Да, точно, это был я сам, нарисованный, правда, с карикатурным правдоподо бием. Теперь я не прятался, а стоял в центре небольшого пространства, оставленного для ме ня любопытствующей толпой.
- Это и есть ключ? - спросил я сам себя.
В ответ он, то есть я, поклонился и указал в сторону края листа, как бы приглашая меня туда. Что ж, я перевернул страницу. Сверху нее на понятнейшем русском языке было крупно написа но: ОГЛАВЛЕНИЕ, а рядом стоял я сам, равнодушно поглядывая в сторону, непринужденно опираясь локтем о среднюю черточку в букве 'Е'.
Но теперь мне уже было не до себя, с моими глупыми выходками, хотя и его понять можно - всю жизнь сидеть в книге... а, впрочем, времени гадать, чем было вызвано его подобное пове дение, у меня не оставалось - я углубился в премудрости Книги Судеб. Принцип ее строения был мной понят сразу и нисколько меня не удивил, скорее всего он был единственен. Каждая стра ница несла в себе в виде законченного отрывка квант человеческой жизни, а таблицы в ко личестве сорока девяти штук выясняли только одно, к какому типу, виду, подвиду принад лежит Судьба данного индивида, и результатом всех этих классификационных упражнений был набор ситуаций, из которых и складывалась жизнь субъекта, плюс ко всему в конце приво дились правила, по которым определялась последовательность искомых ситуаций. Сами описания были в меру точны и в меру абстрактны и подходили как к человеку будущего, так и к неандертальцу, который тоже смог бы ими воспользоваться, если бы умел читать.
Я наскоро пролистал все сорок девять таблиц, ища таблицу попроще, и, быстренько опре делив свой разряд по ее графам, нашел и номера страниц с эпизодами моей Судьбы. Итак, 2109 страница под знаком, напоминающим фейерверк, хохолок птицы и веер одновременно.
'...в мимолетном общении, иллюзии близости,
в искренней симуляции наслаждения видят
они спасение от угроз своему существованию'.
А дальше было вот что:
'В седьмой раз встретились и расстались они. Она плакала, он был удручен, и уже оставшись совсем один, все думал и думал, безостановочно, почти что механически, и не было конца этим бесплодным мудрствованиям, тягостным самой своей монотонной безысходностью. Что они на этом свете песчинки, несомые бурей. Разве она не видит это?
А какой она была при первой встрече! И так быстро потускнела, поникла душой, а вслед за душой поникнет и телом. Наступит осень, а потом зима...
Он и сам казался себе много повидавшим и отягощенным унылой жизнью. Все перемены, произошедшие так стремительно, ворвавшиеся в его жизнь, как врывается озорник в круг своих поскучневших товарищей, не принесли с собой ни радости, ни трепета восторга, ни отдохно вения от усталости, накопленной долгим опытом забот, ежечасных, неуловимо нарастающих, тревожных своей магической силой высшего повеления. Когда-то он мыслил вырваться из микроскопического мирка окружавших его человеко-теней, но опоздал и теперь сам стал гу бительным орудием серых, сохранив форму юности и воздушные шарики фраз, единственного, что осталось у него от могучей юности, да, кроме того, пожалуй, еще некий часовой завод, вращавший в нем колесики из старых мыслей. 'Мертвые хватают за горло живых', - о да, - он рассмеялся сухо и зло, - он еще к тому же достаточно начитан, чтобы вместо своих выдерги вать то оттуда, то отсюда готовенькие маленькие обрывки чужих фраз и мыслей вслух. Когда-то,