– Я бы их забросил на крейсер. Но там будет, самое малое, одно неудобство. Наблюдать за телом с плавучего основания практически невозможно – даже при полном штиле. А надо, чтобы они следили до самого конца.
– Мою подземную базу не качает. Как-никак рассчитана на ядерную атаку.
– Это выход. Спрячь их там.
– Сейчас наверняка задействован «Перехват»…
– Забрось своим вертолетом к моему «Боингу». Там у тебя он сможет сесть?
– Там сядет что угодно.
– И вот еще что. Вместе с ними надо вывезти оттуда и трубу, и все, что с нею связано. Телескоп, ты понял?
– Парень, да к чему? У меня там такая техника…
– Пусть их ищут там, где промелькнет труба. К тебе ее как раз везти не надо. Но взять аккуратно, ничего не ломая. А эта парочка пусть захватит с собой все, что нужно, в особенности по наблюдениям. Кстати, ребята эти там пригодятся как наблюдатели.
– Да у меня там…
– Скоро наблюдать придется в двух направлениях.
– Когда это?
– Как только выпустят ракеты. По телу.
– Думаешь?
– Знаю совершенно точно.
– От кого? – насторожился Федор Петрович.
– Ну, братец…
«Слишком многого хочешь», – так понял это Кудряш. И не обиделся: только так и следовало поступать. Дружба, как говорится, дружбой… даже когда она есть.
– А когда хотя бы?
Гридень пожал плечами:
– Если сделаем все быстро – успеем.
Федор Петрович пожевал губами. Сказал:
– Хорошо. Договорились. Сейчас поедет группа. Заедет за твоими. Где они у тебя?
Гридень чуть улыбнулся:
– Около твоих ворот. Два джипа. В полной готовности.
– Ну слава Богу, – сказал Кудряш. – А то я все пытался сообразить: в чем подвох? Ты ко мне – и без серьезной охраны. А теперь вижу – все в порядке.
– Очень сильная вещь, – сказал Гридень, – инстинкт самосохранения. Верно?
11
– Сволочи! Сукины дети! Мать их…
Эти и разные другие слова произносил Панкратов, генеральный директор шестьдесят четвертого канала, – вслух, но не очень громко, чтобы не услышали за дверью.
Он уже собирался домой, когда весть о странном объявлении дошла до него. И он сразу же понял, в чем заключалась его суть.
Панкратов скрупулезно выполнял устное соглашение, заключенное с самим президентом: ни слова, о друг мой, ни вздоха – и тебя больше не станут трогать. Выполнял, потому что инстинкт самосохранения был сильнее – и даже не самосохранения, а сохранения канала если не в таком, то почти в таком виде, в каком до сих пор существовал. И все было вроде бы в порядке. Было бы в совершенном порядке, не будь Панкратов – и даже прежде всего – журналистом. Искателем и переносчиком новостей, а новость ценится, как известно, по уровню ее сенсационности. Для журналиста сенсация подобна пище: ее необходимо проглотить, переварить – и так далее. А если это самое «и так далее» задерживается или вообще становится невозможным, носитель сенсации страдает куда более мучительно, чем если бы это был нормальный запор. Панкратов страдал все эти дни – и, как вдруг оказалось, зря: кто-то другой не испугался (хотя ему, может быть, и терять было нечего) – и выбросил новость на рынок. Правда, в этакой полумаске; но ведь и он сам, Панкратов, смог бы сделать то же самое – прозрачно намекнуть, не обязательно же было гнать открытым текстом… Если говорить правду, испугался тогда – и обрадовался тоже: надоела вся эта кампания. А вот теперь – казнись, что не ты первый…
Хотя если подумать – время еще не упущено. Тиви-каналы пока еще молчат. Теперь верхам придется как-то реагировать – и они наверняка соорудят какую-то свою версию, наполовину правдивую (фрикассе из конины с рябчиком, состав: одна лошадь, один рябчик), и запустят ее, конечно, по казенному каналу – по одному из. Тогда и вовсе плохо будет. Упредить! Не терять больше ни минуты!
«Хочешь вслед за Гречиным – на Ваганьково?» – усомнился здравый смысл.
Но Панкратов сейчас был в такой досаде, что на здравый смысл лишь цыкнул – и тот спрятал рожки, как улитка, в раковине. Однако знал, что вскоре он опять покажется, с рожками побольше и поострее. Так что надо было ковать железо, пока молот не сломался. Генеральный директор схватился за телефон:
– Тамара? Слава Богу, ты еще тут… Зайди немедленно: в завтрашнюю сетку придется внести изменения – с самого утра. В первый же выпуск «День нынешний». Давай-давай, время не терпит…
И почувствовал вдруг, как полегчало на душе. Жребий брошен. Как говаривал в древности Кай Юльевич – alea jacta est.
12
Ящик был здоровенным, в нормальную комнату размерами, но глыбу удалось погрузить в него с немалым трудом, Минич даже удивился – как это у него получилось, да еще без единого подъемного крана, просто так, пользуясь веревками и рычагами. Ящик этот был гробом, и сейчас в него уложили не что иное, как покойника; конец глыбе, она умерла и не будет больше причинять беспокойство никому и никогда. Осталось лишь спихнуть домовину в заранее вырытую яму – и как это у него получилось? – и все. Но сперва нужно, как и полагается, заколотить крышку – иначе этот камушек, чего доброго, выберется на свет Божий и снова начнет чудить. Но для последнего действия все готово: стремянка, тяжелый молоток, целый ящик шестидюймовых гвоздей – для вящей надежности.
Минич с помощью Джины поднял крышку, они поднесли ее и установили в нужном месте. Ящик лежал на боку, иначе в него никак не удалось бы закатить глыбину. Джина, милая девочка, золотая помощница, прислонилась к крышке спиной, чтобы та плотно прилегала к периметру, Минич же установил стремянку, захватил в горсть гвоздей, подобрал молоток и полез наверх. Заколачивать он решил сверху – чтобы все детали конструкции совпали. И не пришлось бы переделывать. Гвозди положил на стенку, что играла сейчас роль потолка. Поставил один. И принялся вколачивать. Древесина была сухой, податливой, гвозди шли легко. Один, другой, третий, частые негромкие удары…
– Что? Кто?..
Он рывком сел в постели, откинув одеяло. Протер глаза. Вечер уже? Нет, белый день – сквозь узкие щели в ставнях проходили узкие полосы света. А…
В дверь снова постучали – осторожно, но достаточно настойчиво. Теперь и Джина открыла глаза – сонные, не понимающие. Шевельнула губами. Минич приложил к ним свой палец:
– Тс-с…
Она поняла. Рано или поздно это должно было случиться, хотя в последние дни они, несмотря на то что из отношений их как-то выпала любовь, а значит – и близость, – невзирая на это, стали уже надеяться, что доживут здесь до самого конца событий – каким бы он ни оказался. Логически рассуждая, теперь должно было быть уже не до них – когда информация вброшена. Значит, неправильной оказалась их логика. Слишком формальной.
Стучат. Но не на таких напали: так просто их не выманят. Могут, конечно, без труда взломать дверь – но может быть, не решатся на это? Может, это просто очередная проверка – почудилось что-то, и решили проверить? Но вернее всего – это просто жулье какое-нибудь, а может, и московские бомжи добрались до этих мест, ищут местечко, где обосноваться на зиму, вот и проверяют – есть ли тут кто-нибудь, или можно с уверенностью входить. Ну ладно, стучите, пока не посинеете. А если рискнете вломиться…
Минич привычно бесшумно вылез из постели. Было холодно, но сейчас он этого не чувствовал. На цыпочках прокрался на кухню. Взял топор. Нет, он не собирался, конечно, рубить по живому. Но вид
