сильном волнении; а вот руки потели. Теперь ладони были сухи, но едва уловимо дрожали. Закрыв глаза, задержав дыхание он постарался успокоиться. Но остался недовольным собой.
Он подошел к письменному столу. Поднял трубку, набрал номер.
– Соедините меня с доктором Минком.
– Он сегодня свободен, профессор, – в голосе телефонистки прозвучало едва уловимое удивление: прекрасная память профессора Юровица была известна давно и всем.
– Значит, позвоните домой.
Минк отозвался не раньше, чем через минуту.
– Вальтер? Как ты себя чувствуешь?
– Прекрасно, как и всякий человек, собирающийся на корт…
– В другой раз. Сейчас прошу тебя приехать.
– Что-то стряслось?
– Я должен оперировать на первом столе Милнера. Помнишь, кишечник из Оклахомы.
– Хочешь, чтобы я ассистировал? Горбах заболел?
– Похоже, что немного прихворнул я. Горбах проассистирует тебе.
– Гм. Анестезиолог – Цой?
– Как всегда.
– Мы с ним не очень ладим.
– На сей раз придется. Садись в машину… нет, я пришлю свою – тебе сейчас ни к чему хвататься за руль. Уже высылаю.
– Как же ты сам попадешь домой?
– Я пока не собираюсь. В клинике полно дел. Да у меня и ничего особенного – просто небольшой тремор. Скоро пройдет, но Милнер уже подготовлен, бригада в сборе и в настрое…
– Все ясно. Одеваюсь.
Сразу же Юровиц вызвал гараж.
– Передайте Айгару: пусть немедленно едет к доктору Минку и привезет его сюда. Быстро, но осторожно. Так, как возит меня.
Положил трубку. Сел. Закрыл глаза: так лучше думалось. «Ничего, – решил он. – Обойдется. Но меры надо принять немедленно».
И он позвонил Менотти. Его советы никогда еще, пожалуй, не нужны были так, как сейчас.
Докинг не сомневался, что за ним пустят хвоста и, возможно, не одного даже. Он на это не обижался: всякая служба должна выполнять свои функции и быть начеку, даже имея дело с дружественными вроде бы системами. Но он вовсе не пытался установить, ведут ли его на самом деле: ничего противозаконного он совершать не собирался, кражи чертежей его не интересовали – на то есть другие люди, и шел он даже не на какую-то явку, а именно в ту первоклассную гостиницу, номер в которой забронировал для него русский генерал. Тот самый, что под конец разговора все-таки нащупал у Докинга некую болевую точку.
Сыщик не соврал Мерцалову, сказав, что его учреждение не участвует в углеродной операции. Однако поиски похищенного вещества были, несомненно, самым серьезным и громким делом, каким сейчас вообще занимались работники всех секретных и полусекретных служб. Пусть ты официально в этой работе не задействован, но существует желание – в значительной мере подсознательное – каким-то образом оказаться причастным к этому поиску, и тем самым сразу подняться на ступень выше если не в табели о рангах, то, во всяком, случае в том негласном рейтинге, какой всегда существует у профессионалов. А в наше время неожиданных поворотов и исчезнувших расстояний какой-то след можно было обнаружить совершенно нечаянно и в самом неожиданном месте, в той же Москве, к примеру. Особенно если придерживаться ближневосточной версии, которая самому Докингу представлялась вполне убедительной. Но чем больше он верил в такую возможность, тем меньше собирался делиться своими размышлениями с кем бы то ни было. Тем более с местными властями, которые могли (полагал он) при желании бросить на отработку возможных вариантов великое множество людей, а Докинг по-прежнему будет работать в одиночку. Нет, тут он как-нибудь обойдется без посторонней помощи, даже если перед ним и вправду забрезжит какой-то свет…
Так размышляя, он добрался до гостиницы.
Стоимость номера Докинга не очень удивила, но и не обрадовала: вряд ли в Службе примут как должное такие расходы на проживание в городе, где можно было бы устроиться и подешевле. Однако уж как-нибудь он сумеет отговориться оперативными интересами: гораздо удобнее находиться поблизости от объекта наблюдения, имея на то полное право. Докинг был уверен, что Берфитт не знает его в лицо; сам он видел наблюдаемого только на фотографиях. Номера их помещались в одном и том же коридоре – спасибо полковнику; одним словом, пока все устраивалось наилучшим образом.
Номер Докингу понравился: он действительно стоил своих денег. Докинг принял ванну, отдохнул с таким расчетом, чтобы к пять часам выйти к чаю: о Берфитте было известно, что он старается блюсти старую традицию файф-о-клока – может быть, как раз потому, что не был природным англичанином, а происходил из Штатов. Так что были все шансы впервые поглядеть на него именно в ресторане, а может быть, сделать небольшой шаг к знакомству. Берфитт, разумеется, понимал, что его может пасти здешняя контрразведка, но вряд ли предполагал, что его личности придается такое значение, что по его следам пустят агента из Лондона. Хотя, может быть, и догадывался: его можно было назвать как угодно, но только не простодушным.
Однако никого похожего на Берфитта за чаем Докинг не обнаружил. Что ж, ничего особенного не было в том, что Берфитта задержали дела, которых у него в Москве, как предполагалось, было достаточно много. Не показался он и вечером, в обеденный час. Но и это можно было объяснить теми же причинами; вполне вероятно, что он был приглашен на обед одним из своих контрагентов: без этого в наши дни дела не делаются. Докинг, отобедав, вернулся в свой номер, приготовил к работе акустическую аппаратуру,
