Скажете, фантазия? Безусловно. Но сейчас уже витает более дерзкая конструкторская идея, чтобы при аварии лайнеров пассажирский салон мог бы отделяться от корпуса и под куполом парашюта спланировать к земле. Подобная фантазия будоражила умы еще в 20-е годы под названием «Ступайте вниз».
Обо всем этом должен был написать в книге Олег Хомутов. Он ее начал, но не закончил. В своем письме ко мне он писал: «Сейчас, в
О
смысле писания, я несколько инертен, т. к. пытаюсь переити на работу, связанную с авиацией, но с большой свободой и окладом (?). Наладим регулярную переписку. Сейчас спешу. Большой привет тебе от всей нашей семьи!!!
С уважением! Олег».
Любезный читатель, наверное, уже давно почувствовал, что я не могу расстаться со своим героем. Да, я боюсь сказать, что его нет в живых, что он умер в 1997 году в 63 года. Сказалась профессия. Он ун]ел от нас с песней лебедя. Поэтому я предлагаю здесь первую главу написанной им книги. Он в ней очень живой!
КАТАП УЛ ЬТИ РО ВАН И Е
Степь. Солнце еще не взошло. Но даже без его палящих лучей изнемогаешь от душной жары. Ни ветринки. Чистое, глубокое небо.
Лежишь на горячей от вчерашней жары земле, смотришь в безграничное пространство неба-океана, и все окружающее пропадает.
Там, вверху, что-то таинственное, манящее, неземное. Хочется, как птица, вспорхнуть и лететь, лететь в это безграничное раздолье…
Простор и безмолвие степи. Не хочется говорить. Полное расслабление, благодушие, лень…
На горизонте, в мареве просыпающегося неба, тихо как будто подкрадываются три серебристые точки, тянущие за собой белоснежные шлейфы.
— Наши, — лениво бросил Игорь, ведущий инженер.
Треснуло небо троекратным взрывом. Самолет-лаборатория и два самолета-киносъемщика перешли звук.
За передним самолетом-лабораторией шлейф на мгновение искривился.
— Сбросил, — промолвил Игорь.
Сегодня при испытании катапультного кресла катапультируется манекен, как говорят парашютисты, «Иван».
Это кукла с глазами, ушами, волосами и шарнирными суставами. Одет «Иван» в такое же точно снаряжение, в каком будет летать впоследствии летчик.
После изнурительных трудов инженеров, ученых, после лабораторных испытаний, доработок идет последнее перед испытанием катапультирование с «Иваном». После «Ивана» техника считается отработанной (в смысле «железа», деталей и т. д.). Следующая очередь за парашютистами-испытателями. На их страх и совесть ляжет оценка катапультной установки, ее путевка в жизнь. В этом случае, кроме техники, испытывается физиология и психика: больно — не больно, удобно — неудобно.
Из самолетов времен Великой Отечественной войны в случае аварии летчик мог выпрыгнуть, как из быстро мчащегося автомобиля. С увеличением скоростей полета, с появлением сверхзвуковых самолетов при попытке выпрыгнуть из самолета летчик уже не мог физически превозмочь скорость набегающего потока воздуха.
Для спасения летчика инженеры, совместно с учеными, сконструировали катапультное кресло с пороховым зарядом. Летчик, в случае безнадежности своего положения, дергает за ручку на кресле. В этот момент его крепко притягивает к креслу, чтобы скоростной напор — шквальный ветер — не сломал ему «руки-ноги-голову». А затем, как из пушки, кресло вместе с летчиком выстреливается из кабины самолета.
У сегодняшнего «Ивана» высота полета большая. До рези в глазах всматриваемся с Игорем в небо. Кресло с «Иваном» не видим. Вдруг появляется облачко дыма, и вслед за ним, как тюльпан, раскрывается бело-оранжевый купол парашюта. На газике едем к месту приземления «Ивана». Соскакиваем с машины, подбегаем и… видим: у «Ивана» разбит вдребезги гермошлем.
148
Бежим к креслу.
Разрушен мощный металлический кронштейн, за который крепится тормозной парашют, гасящий сверхзвуковую скорость перед раскрытием спасательного парашюта.
Загадочка!
Ведь это контрольный сброс! Экзамен! Перед этим все было нормально. Мы всей испытательной бригадой радовались, что работа подходит к концу. Все отработано. И вот тебе — конец!
Я представил себя на месте этого «Ивана». Дрожь пробежала по телу.
На вертолете всю эту кучку «результатов» мы с Игорем доставили на базу. Здесь мы узнали, что летчик самолета-лаборатории еле дотянул до «дому» — повреждено хвостовое управление, разрушена часть киля. Настроение у всех упадническое.
Приказ руководства: срочно проявить кинопленку! Как? Что там? Почему?
Затаив дыхание, смотрим кино. Ничего не понятно. Рухнули надежды, пропал многолетний труд…
В течение дня механики кропотливо разбирают кресло. И вдруг один из самых дотошных ворчунов заорал во весь дух:
— Вот она!!!
Все встало на свои места. Маленькая деталь кресла, величиной с грецкий орех, забракованная и тут же переделанная в процессе испытаний полгода назад, была установлена сейчас в старом варианте. Доработка ее тогда была настолько ничтожной, что где-то, кем-то оказалась незамеченной.
Все встало на свои места! А каково мне — испытателю? «Техника — техникой, наука — наукой, а жить охота», — подумал я.
От дальнейшей работы не отказывался, виду не подавал, но… призадумался. При подготовке моего кресла к катапультированию на всякий случай внимательно наблюдал за монтажом особо важных узлов — все-таки спокойней.
Ночами не мог заснуть: придумывал самые разные аварийные ситуации, боролся с ними, торопился, потел. Ведь здесь для жизни важна каждая доля секунды. Страшно уставал, настолько все было психологически и физически натурально.
А так хотелось поспать! Моментами, в перерывах спасительных мыслей, я пытался представить, а как будут жить там, дома, мои, когда меня не будет… Становилось до слез жалко себя. Потом опять
149
борьба за спасение (испытатель, имея свой опыт, сам, с помощью старших испытателей, придумывает средства спасения в случае отказа испытуемого объекта). И попытка предварительной оценки всего снаряжения летчика и кресла, для тех, кому они когда-нибудь, может быть, понадобятся.
Наши летчики, проводившие эту работу, смотрели на меня сочувственно-непонимающе. У нас разные психологии: летчик верит самолету и боится парашюта. Применяет его, как правило, в исключительных случаях.
Я еще в ДОСААФ, когда взлетали на ПО-2, был всегда начеку до высоты 200 м (на этой высоте спортивный парашют тех времен мог не помочь). Как только набирали высоту больше 200 метров, наступало относительное спокойствие: случись что-нибудь — я выскочу, при мне парашют.
Завтра эксперимент. Опять бессонная ночь… Встаем рано, в три часа. На рассвете взлет.
Мой доктор Петя спит рядом со мной. До зависти сопит во сне.
Встаем. Доктор проверяет мой пульс, давление, температуру. Наклеивает на разные части моего тела датчики. Они будут записывать состояние организма в момент выстрела, при снижении на парашюте и после приземления.
Рассвет.
