собой угрозу дождей, Кюллинан чувствовал, что раскопки вот-вот остановятся. Все его мысли были в Чикаго, где Веред Бар-Эль продолжала читать свои никому не нужные лекции о «подсвечнике смерти». Пол Зодман прислал авиапочтой кучу газетных вырезок с фотографиями, на которых Веред позировала с этой роковой менорой, а сопроводительный текст объяснял, что шесть из врагов царя погибли и такая же участь наконец постигла и самого царя, потому что, по мудрому мнению некого австралийского журналиста, «самым худшим врагом для него был он сам». Но, читая статьи, Кюллинан обнаружил, что у Веред хватило честности признать, что вся эта история выдумана.
Тем не менее, эти вырезки волновали Кюллинана, потому что напоминали, как он любит эту обаятельную женщину: когда Веред смотрела на него из-за меноры, она была совершенно очаровательна, и он томился в ожидании ее возвращения. «Я сделаю ей предложение в ту же минуту, как она выйдет из самолета», – дал он себе обет, но его поглощенность Веред была прервана газетной публикацией, которая могла радикально изменить ход раскопок не только в 1964 году, но и в последующие годы.
«Наши источники утверждают, что назначение обязательно состоится, если религиозные партии дадут согласие».
Стоило Кюллинану узнать эти новости, ему сразу же пришло в голову: именно это и держало Веред и Элиава в отдалении друг от друга. Но он никак не мог понять их отношений, и, прежде чем попросил Табари о помощи, чтобы разобраться в них, из кибуца явился Шварц с просьбой к Кюллинану – не может ли он повидаться с женщиной, которая работала в обеденном зале. Речь шла о большой Ципоре, и Кюллинан предположил, что ей нужна его помощь, дабы где-нибудь устроиться на работу. Она была родом из Румынии и посему обладала определенными амбициями. Он усомнился, что сможет оказать ей действенную помощь, но тем не менее пригласил ее войти.
Она была симпатичной женщиной лет тридцати, крепкой и бойкой, и он припомнил, как лихо она управлялась на кухне, с каким грубоватым дружелюбием обслуживала столы. Когда она протянула ему широкую ладонь и улыбнулась, он понял, что пропал.
– В чем дело, Ципора? – спросил он.
Она села, показала на заголовок статьи об Элиаве и разразилась слезами, в которых не было ничего от женских уловок; она рыдала, полная растерянности и неизбывного горя.
– О, проклятье, – пробурчал он так громко, что она услышала его.
– Простите, доктор Кюллинан, – всхлипнула она. – Мне нужна помощь.
– Не сомневаюсь, – дал он банальный ответ, в котором прозвучала нотка сарказма. Но, едва произнеся эти слова, он устыдился и бросил быстрый взгляд на ее руки – нет ли на них татуировки из немецкого концлагеря. Ее не было. Слава богу, ему не придется иметь дело с одним из этих случаев! Он встал, обошел стол и предложил ей свой носовой платок. – Прошу прощения, Ципора. Итак, что я могу сделать?
Она высморкалась и посмотрела на дверь.
– Можно закрыть ее? – попросила она.
– Конечно. – Он, опередив ее, подошел к дверям и усадил ее обратно на место. – А теперь расскажи мне, что случилось.
Она без слов вытащила свой блокнот с неизбежной пачкой ветхих бумаг, которая была, кажется, у каждого еврея в Израиле. Он застонал. Нет, все же это один из тех случаев. Без сомнения, речь идет об обращении в американское посольство. Ципора аккуратно сложила свои бумаги и тихо спросила:
– Это правда, что доктор Элиав переходит в кабинет министров?
Он показал на заголовок англоязычной газеты:
– Толком я ничего не знаю. Но похоже, что это вполне реально.
– Вот что я хотела бы знать… – Женщина из Румынии не смогла закончить предложение, потому что у нее снова хлынули слезы, с которыми она не могла справиться; они стекали с кончика носа и падали на бумаги.
Кюллинан ждал, удивляясь, почему повышение Элиава могло вызвать такой поток скорби. Неужели эта грубоватая женщина влюблена в него? Или она ревнует к Веред Бар-Эль? Это было слишком сложно для него, и Кюллинан лишь пожал плечами.
Ципора снова высморкалась и попыталась взять себя в руки.
– Мне так стыдно, – извинилась она. – Обычно я не плачу, но в этом мире… мне нужна помощь.
– Давай сюда твои бумаги и выпей воды… Ты куришь?
– О да! – с облегчением призналась она. И, сделав первую затяжку, расслабилась и вежливо спросила: – Окажете ли вы мне честь выслушать меня, доктор Кюллинан?
– Конечно окажу, – заверил он ее.
– Перед вами Ципора Цедербаум, родившаяся в Румынии тридцать лет назад. Девять лет назад в Тель- Авиве вышла замуж за Исаака Цедербаума. Вдова. Я много работаю…
. – Я это видел. Хотел бы я найти в Америке такую домоправительницу.
При этих неудачных словах спокойствие, которое вроде бы обрела эта статная женщина, оставило ее, и она несколько минут не могла справиться со слезами.
– Прошу прощения, – извинилась она. – Мой муж… я знаю, вам приходилось выслушивать много таких историй… но он был плохим человеком. В самом деле. Не давал мне ни единого агорота на еду. Удрал с какой-то йеменской девчонкой. Бросил ее и отправился в Америку. Никогда не присылал мне денег, а когда он шел по дороге, – она заглянула в бумаги, – в Аризоне, его задавил грузовик. И теперь мой друг Иехиам Эфрати… может, вы знаете его? Он работает на молочной ферме.
– Я его не знаю. Он хочет жениться на тебе?
– Да, – с облегчением призналась она, словно разрешив загадку. – А это так трудно, доктор Кюллинан. Вдове в моем возрасте не так просто найти мужчину, который захочет жениться на ней. Но он хороший человек. – Она опустила голову и тихо повторила: – Иехиам очень хороший человек.
– Тебе повезло, Ципора, найти такого человека, как Иехиам, – убежденно сказал Кюллинан. – Так чем же я могу тебе помочь?
– Не можете ли поговорить обо мне с доктором Элиавом? Если он войдет в правительство…
– Мы еще в этом не уверены, но допустим, так и будет. Что мне в таком случае делать?
– Пусть он поговорит с раввинами, – прошептала она. – Они должны изменить свое решение.
– Какое решение? – спросил Кюллинан, и перед ним легли все те же неизбежные бумаги.
– Вот мое свидетельство о рождении. Порядочные еврейские родители. Свидетельство о браке. Подписано раввином. Вот фотокопия свидетельства о смерти моего мужа. Заверено американским нотариусом. Здесь же и подпись раввина. А вот свидетельство о рождении Иехиама Эфрати. Тоже почтенная еврейская семья.
– Похоже, что все в порядке, – спокойно сказал Кюллинан, перебирая многочисленные документы.
– А это, – мрачно сказала она, – то, что сказали раввины в Иерусалиме.
Кюллинан взял официальный документ и прочел его самую существенную часть:
«По делу Ципоры Цедербаум, вдовы, которая желает выйти замуж за Иехиама Эфрати, холостяка, судьи выяснили, что брат покойного мужа вышеупомянутой Ципоры Цедербаум продолжает жить в Румынии и что существующий брат, Леви Цедербаум, отказывается дать вдове своего брата разрешение на повторный брак. В таких случаях закон непререкаем, о чем и говорится в главе 25 Второзакония: «Если братья живут вместе и один из них умрет, не имея у себя сына, то жена умершего не должна выходить замуж на сторону за человека чужого, но деверь ее должен войти к ней и взять ее себе в жены и жить с нею… Если же он не захочет взять невестку свою, то невестка его пойдет к воротам, к старейшинам и скажет: «Деверь мой отказывается восставить имя брата своего в Израиле, не хочет жениться на мне». Тогда старейшины города его должны призвать его и уговаривать его, и если он встанет и скажет: «Не хочу взять ее», тогда невестка его пусть пойдет к нему в глазах старейшин и снимет сапог его с ноги его, и плюнет в лицо его и скажет: «Так поступают с человеком, который не созидает дома брату своему».
В давние времена раввины решили, что вдова не имеет права повторно выходить замуж, пока брат ее покойного мужа не даст своего согласия, и была достигнута договоренность, что разрешение это должно быть в письменном виде, заверенное соответствующими властями раввината. В данном случае Ципоре Цедербаум необходимо всего лишь получить письменное разрешение от своего деверя Леви Цедербаума из Румынии. И тогда она будет свободна снова выходить замуж. Но поскольку деверь ее отказывается давать
