такое разрешение, у нее нет законного права на повторный брак. Ее прошение на него отвергается».
Кюллинан оторвался от этого удивительного документа. Первой его мыслью было: она разыгрывает меня. Какая-то средневековая шутка. Но тут он увидел, что Ципоре это и в голову не приходило.
– Что это значит? – спросил он.
– Как там и сказано, – ответила она. Теперь она пылала гневом, и на глазах ее больше не было слез.
– В Израиле вдова должна получить письменное разрешение от брата покойного мужа…
– Да.
– Но почему?
– Таков наш закон. Семья мужа заинтересована в жене покойника.
– Означает ли это, что твой деверь в Румынии обеспечивает тебе поддержку?
– Поддержку? – презрительно откликнулась она. – Никто из Цедербаумов не помогает другому.
– Тогда почему же ему не подписать разрешение… чтобы ты могла выйти замуж?
Молодая женщина протянула Кюллинану перевод письма и, кипя яростью, стала ждать, пока он его прочитает:
Насколько я понимаю, этот удивительный документ, вчера полученный мной, гласит, что моя невестка Ципора Цедербаум, чей муж скончался, не может снова выйти замуж, пока я не подпишу документ, подтверждающий, что я не хочу жениться на ней и что она имеет право выходить замуж за другого.
Кроме того, я понимаю, что, находись я в Иерусалиме, моя невестка, услышав, что я не хочу жениться на ней, была бы обязана снять с меня обувь и плюнуть мне в лицо.
Сейчас двадцатое столетие, и, прими я хоть какое-то участие в этом средневековом обряде, власти в Румынии были бы совершенно правы, посчитав меня идиотом. Я отказываюсь подписывать эти глупости и советую вам тоже забыть о них.
Кюллинан сложил письмо и подумал: «Об этом я и писал».
– И что ты теперь можешь сделать? – спросил он Ципору.
– Ничего, – сказала она.
– Что ты имеешь в виду – ничего?
– Поэтому я и пришла к вам, – объяснила она. – После такого письма я ничего не могу сделать.
– Ты хочешь сказать, что всю жизнь так и будешь незамужней… хотя есть человек, который хочет жениться на тебе и поддерживать тебя?
– Да, – просто ответила она.
– Это бесчеловечно.
– Таков закон, – сказала она, запихивая бумаги обратно в сумку.
– Черт бы его побрал, этот закон! – взорвался Кюллинан. – Подожди здесь. – Торопливо добравшись до раскопа, он позвал: – Элиав? Можешь ли зайти ко мне на минуту? – Когда Элиав появился, Кюллинан спросил: – Что это за разговоры о кабинете министров?
– Время от времени они возникают.
– Но на этот раз… это серьезно?
– Может быть. Но никому не передавай мои слова.
– Твой первый избиратель сидит в моем кабинете. Женщина по имени Ципора Цедербаум.
При первом же упоминании этого имени Элиав остановился и застыл на месте, отказываясь сделать хоть шаг.
– Нет, Кюллинан, мне не имеет никакого смысла встречаться с ней. Во всяком случае, не по этому вопросу.
– Ты не хочешь даже поговорить с ней?
– Послушай! Я знаю о ее проблеме куда больше, чем она сама. Я сочувствую ей. Но с моей стороны будет совершенно непродуманно разговаривать с ней именно сейчас, потому что я только собираюсь заняться ее делом.
– Черт побери, Илан! Эта молодая женщина…
– Джон! – с силой гаркнул еврей. – Иди к ней и утешай ее. Но не лезь в дела, которые тебя не касаются!
Кюллинан посмотрел вслед своему другу и вернулся к ожидавшей его женщине.
– С доктором Элиавом я поговорю попозже, – буркнул он.
– Никак он отказался встретиться со мной, да? – спросила Ципора.
– Да, и я понимаю почему.
– Никто не хочет принять меня, – сказала она. – И я ничего не могу сделать.
– То есть в Израиле ты никак не можешь выйти замуж?
– Никак. Поженить нас может только раввин, и если они отказываются…
– Где-то я слышал, что в таком случае люди летят на Кипр.
– Кто может летать на Кипр? Это деньги! И если даже мы окажемся на Кипре… наши дети будут бастардами. Незаконнорожденными. И когда вырастут, они тоже не смогут завести семью.
– Не могу поверить. Ты искренне убеждена, что никак… Черт возьми, ты же ни в чем не виновата!
– Тут ничего не поделать, доктор Кюллинан.
– Тогда я скажу тебе, что бы я сделал на твоем месте. Собрал бы вещи и уехал с Иехиамом Эфрати… немедля. И если тебе нужно помочь укладываться, я к твоим услугам.
Эта мужественная молодая женщина, привлекательная и трудолюбивая, откровенно мечтала о муже. Но ей пришлось сказать:
– Какой смысл, если мы не можем пожениться, как полагается?
За ленчем Кюллинан, увидев Элиава, решил обрушиться на него, но, какие бы у него ни были намерения, Элиав тут же пресек их:
– Джон, прошу тебя, не излагай мне эту историю. Потому что одна из причин, по которой я могу попасть в правительство, в том, что мне поручат разбираться с этими сложностями.
– При чем тут сложности? Это полная чушь!
– Как тебе угодно. Но таков закон Израиля, а девяносто девять процентов наших законов гуманны.
– Но эта бедная женщина… в брачном возрасте…
– Знаю.
– Ты знаешь, какое письмо она получила от своего деверя. Неужели ты не сочувствуешь ей?
Илан Элиав сделал глубокий вдох и неторопливо сказал:
– Нет. Поскольку мне удалось установить, что Леви Цедербаум… – Кюллинан был удивлен, что Элиав знаком с подробностями этой истории, – написал такое письмо, чтобы румынские цензоры не передали его в руки русских властей.
– Допустим, ты доказал бы, что его посадили в тюрьму?
– Ципора могла бы выйти замуж.
– А если бы тебе это не удалось?
– Не могла бы.
– Но, Боже мой…
– Заткнись! – рявкнул Элиав и в расстройстве пошел к раскопкам, но, устыдившись своей грубости, вернулся и сказал: – Мне достались трудные дни. – Он подтолкнул к Кюллинану пачку бумаг. – Ты думаешь, что меня не волнует история Ципоры? Просмотри вот эти.
И Кюллинан углубился в документы, с которыми Элиаву придется иметь дело, если он займет пост в кабинете министров.
Случай первый. Трудл Гинцберг родом из немецкой аристократической семьи из города Гретца, что на Рейне. Воспитанная в лютеранстве, она влюбилась в Хаймена Гинцберга и, несмотря на предостережения
