Но ужинали они в этот вечер за одним столом.
На следующее утро Веред, возвращаясь из Чикаго, прибыла в аэропорт Лод. Когда она сбежала по пандусу, напоминая собой яркую птичку крапивника, которая возвращается, чтобы снова обосноваться в листве дерева у кухни, Кюллинан подумал: «До чего она очаровательна!»
Он собирался возвращаться в Макор вместе с Веред, чтобы в дороге повторить ей свое предложение, но его намерениям безапелляционно помешал Элиав, который усадил ее в свою машину и сразу же снялся с места, возложив на Кюллинана и Табари заботы о багаже. Когда Кюллинан наконец справился с ним, ему осталось лишь посмотреть вслед удаляющейся машине, в которой он видел стройную фигурку Веред. Она что-то быстро говорила, и Элиав то и дело перебивал ее резкими возражениями, словно профессор колледжа размахивая черенком трубки.
– Ты думаешь, что… традиции Коэнов разрушат этот брак? – спросил у Табари Кюллинан.
– Он так и так не состоится. Не забывай, какую работу ему предложили. Он же не может в понедельник приступить к ней, а во вторник жениться на разведенной женщине.
– И что ты думаешь об этом бреде?
– Считаю, что это достаточно серьезно.
– Как ты можешь?
– Потому что знаю историю. На этой земле жило чуть ли не триста поколений моей семьи. На их глазах приходили и исчезали толпы людей. Но евреи тут были всегда. Потому что у них был набор неукоснительных законов Бога – они-то и сплачивали их. А сегодня наш мальчик Элиав, один из подлинных героев воссоздания государства, пойман в тиски того самого жесткого закона, который он помог сберечь.
– Если у него есть хоть капля мозгов, он сядет на первый же самолет на Кипр и пошлет это правительство к черту.
– Джон! – вскричал араб. – Ты говоришь как типичный либеральный католик. Если бы папа поставил тебя в аналогичное положение – Коэны, вдовство и все такое, – ты мог бы не обратить на него внимания и улететь на Кипр. Точно так же поступил бы и я, как мусульманин. Но неужели ты не видишь разницы? Никто со стороны не заставляет Элиава уважать древний закон. Он делает это сам… восстановив Израиль. Не сомневаюсь, он не хотел иметь дело с государством, где действуют такие законы… но так или иначе, он его создал. – Двое мужчин погрузились в молчание, которое Табари нарушил предсказанием: – Через две недели, Джон, тебе придется обзаводиться женой. Эта девушка не выйдет замуж за Элиава.
– Ты так думаешь? – с надеждой спросил Кюллинан.
– Вот тогда и начнется самое забавное. Ты же, полный сантиментов, скорее всего, захочешь жениться на Веред прямо на холме, взяв в свидетели кибуцников и старого Юсуфа…
– Это могло бы стать последним аккордом завершения раскопок. И ты в роли посаженого отца.
– Я бы с удовольствием сыграл ее, – засмеялся Табари. – Но разве ты не слышал? В Израиле такие свадьбы запрещены.
– Что ты несешь? У меня документы из американского посольства.
– Полностью исключено. Раввины установили, что в Израиле евреи не могут вступать в брак с христианами. Никогда и ни в коем случае.
Так что, делая предложение малышке Веред, держи в кармане два авиабилета на Кипр, потому что здесь вам никогда не удастся стать мужем и женой.
– С ума сойти! – возмутился Кюллинан. – Когда католическая церковь попыталась организовать нечто подобное в Испании, «Нью-Йорк таймс» посвятила этому передовую статью. Ты хочешь сказать, что я…
– Мы с тобой в одной лодке, – уточнил Табари. – Захоти я жениться на Веред, как мусульманин, я бы не мог этого сделать. Нам бы пришлось лететь на Кипр. Откровенно говоря, что я и сделал… когда женился на своей жене. Она из семьи арабов-христиан. А христианам и мусульманам тоже не разрешено вступать в брак между собой.
– Судя по твоим словам, половине людей в Израиле, которые хотят вступить в брак, приходится летать на Кипр. Не могу поверить, что раввины издали такие законы. Думаю, что это устроили авиакомпании.
В передней машине шел резкий разговор.
– Не надо так подчеркивать, что ты умнее меня, – сказала Веред. – В Америке мне многое понравилось.
– Тебе доводилось встречаться с американскими евреями? – спросил Элиав.
– Да. И некоторые произвели на меня большое впечатление.
– Какие именно?
– Евреи, которые руководят больницами. Которые основывают библиотеки, знаменитые музеи и университеты. Конечно, я видела и толстых, разодетых, этаких светских дам. Их более чем достаточно. Но кто-то создал у нас ложное представление об американском еврее. А ведь он может быть очень влиятельным человеком.
– Хотела бы там жить? – спросил Элиав.
– Нет. Я хочу жить здесь… где помогала строить эту страну. И жить я хочу с тобой. И хочу покончить со всеми этими делами к концу недели.
– Тедди Райх встречался с премьер-министром…
– Я не хочу вмешивать ни Тедди Райха, ни кого-либо еще. Илан, ты должен мне сказать – здесь и сейчас. Так мы поженимся? И когда?
– Как я могу это решить, пока не услышу, что мне собирается сообщить Тедди?
– Я помогу тебе, – решительно сказала Веред и протянула ему небольшой лист бумаги. – Во вторник на Кипр летит самолет «Эр Франс». В среду – «Кипрские авиалинии». В четверг – «Бритиш эйруэйс». А в пятницу утром на Кипр вылетает самолет «Эл Ал».
– А в субботу, предполагаю, кто-то еще.
– Субботы не будет… и воскресенья тоже… ничего не будет. – Она сложила на груди руки и уставилась прямо перед собой. Когда Элиав махнул в ее сторону черенком трубки, она не заметила его.
– Это ультиматум?
– Если мы решим, то последний самолет вылетает в пятницу утром. Если нас на нем не будет…
– То ты выйдешь замуж за Кюллинана? За нееврея? И покинешь Израиль? Не могу в это поверить.
– Проверить это легче легкого. В пятницу утром.
В молчании Элиав добрался до Акко.
– Если я откажусь от поста в кабинете министров, – в упор спросил он, – и займусь преподаванием… в Англии… в Америке… ты выйдешь за меня замуж?
– Илан, – мягко сказала она и, разведя сложенные на груди руки, схватила его за предплечье, – в ту ночь, когда погибла Илана, я все для себя решила. Когда в Акко я кинулась спасать тебя, то сделала это не потому, что ты был ценным солдатом. Ты был мужчиной, блистательным мужчиной, которого я любила уже тогда. – Не в силах удержаться от слез, она прошептала: – Мы должны были пожениться шестнадцать лет назад, но тогда я этого не понимала. Понимаю теперь. Решай, Илан. Я делаю тебе предложение. Женись на мне – и не медли.
Элиав, не снимая рук с руля, продолжал сжимать в зубах трубку. Не отводя взгляда от минаретов Акко, он повернул машину на восток к Дамасской дороге, и тот момент, когда он должен был принять решение, канул, а в разных аэропортах мира четыре самолета, которым на этой неделе предстояло вылетать на Кипр, проверяли двигатели, а женщины в комбинезонах пылесосили их салоны. Стоял понедельник.
Когда археологи добрались до раскопок, на душе у них была осенняя хмарь. Трудились только Юсуф и его семья из двенадцати человек. Они укрывали археологические находки, и было видно, насколько одиноким этот старик чувствовал себя в Израиле. Его дети уже освоили иврит и вписались в жизнь кибуца. Его три жены освоились в Израиле, а беременная даже посетила врача в Купат-Холиме и выяснила, как сегодня полагается рожать ребенка. Матери усваивали от детей иврит, и старый патриарх был обречен на одиночество – человек, потерявший свое место в мире. Его одиннадцать приспешников, которые были так покорны ему в Марокко, легко перехватили контроль над семьей; он потерял весь свой авторитет, и по мере того, как шло время, полуслепой старик преисполнялся горечи, поскольку новая земля лишила его и достоинства, и языка, и самого смысла существования. А во вторник и самолет «Эр Франс» улетал на Кипр и в Марокко…
Илан Элиав не собирался иронизировать над глубоким одиночеством старого Юсуфа, потому что он и
