сам ощущал себя в той же тюрьме. Встреча с Веред обернулась непредсказуемыми трудностями; она требовала от него немедленного ответа. «Последний самолет отлетает в пятницу», – предупредила она. Минула среда, и в четверг улетел самолет британской авиакомпании. В пятницу утром Кюллинан, видя, как два дорогих ему человека мучаются не находя выхода из создавшегося положения, наступил на горло собственной песне; дождавшись, когда они вдвоем оказались в хранилище керамики, он как бы случайно зашел в него и бросил им:
– Это были не пустые слова, когда я сказал: то, что вы делаете с собой, разрывает мне сердце. Элиав, если ты решишь отказаться от места в правительственном кабинете и полетишь на Кипр, я лично гарантирую тебе десять лет работы тут в Макоре и на всю жизнь – преподавание в Чикаго. И уверен, что сможем найти место Веред – она будет вести курс археологической керамики. Я делаю это предложение для того, чтобы экономические обстоятельства не влияли на ваше решение.
– Мне предлагали преподавать в Оксфорде, – сухо сказал Элиав. – Зная мое прошлое, ты можешь себе представить, насколько это соблазнительно.
– Мои слова – это знак уважения к вам. Я не хочу жениться на Веред лишь потому, что ты не можешь…
Веред в это время не отрывала взгляда от своих часов, словно отмечая одну уходящую минуту за другой, и наконец она поднялась и тихо сказала:
– Улетел последний самолет. – Глядя на Элиава, она взяла его за руки и, приподнявшись на цыпочки, поцеловала. – Я так хотела быть с тобой, – с трудом произнесла она.
И тут она не выдержала и разрыдалась. Элиав был не в состоянии успокоить ее, и Кюллинан тихонько обнял Веред за плечи и отвел в сторону.
– Летом мы вернемся в Макор. Когда Элиав сможет, он покинет Иерусалим и будет работать с нами.
Оттолкнув его, Веред посмотрела на Кюллинана, словно на незнакомца.
– О чем ты говоришь, Джон? Я же предупреждала тебя, что выйду замуж только за еврея. – И, увидев потрясенное выражение его лица, она пробормотала: – О, проклятье, проклятье! – и выскочила из хранилища.
Смысл ее поведения оставался непонятным до трех часов дня, когда в Израиль неожиданно прибыл Пол Дж. Зодман. Он тут же прыгнул в арендованную машину и, взревев двигателем, помчался в Макор. Штаб подводил итоги недели, и, ворвавшись, Зодман хрипло объявил:
– Я неделю воздерживался от визита. Чтобы дать доктору Элиаву время собраться с мыслями. Он не женится на Веред. Как и Кюллинан. Так что на ней женюсь я. В воскресенье утром.
Первым глупость сказал Кюллинан. Он уставился на Веред, которая, восстановив спокойствие, снова напоминала миниатюрную Астарту со скромно опущенными глазами, а затем перевел взгляд на Зодмана в дорогом костюме блестящей синей ткани, свежевыбритого, собранного и энергичного.
– Но ведь у вас уже есть жена?
– Была, – поправил Зодман.
– О господи! – вскинулся Кюллинан. – Вот, значит, почему вы прислали мне телеграмму «Приезжай в Чикаго»? Вы знали, что я не мог уехать, и разыграли Веред, чтобы… – Он увидел улыбки на лицах Зодмана и Веред и, к своему удивлению, заорал: – Зодман, ты законченный сукин сын!
Тот пропустил его слова мимо ушей и добродушно сказал:
– Послушай, Джон! Я приехал сюда два месяца тому назад неженатым человеком. И увидел двух других холостяков, тебя и Элиава, увлеченных некоей обаятельной вдовой… Я притащил ее в Чикаго, дабы посмотреть, не выйдет ли она за меня замуж. – Наступила пауза, после которой Зодман тихо сказал: – Она ответила, что нет. Даже не позволила мне ухаживать за ней. Сказала, что обручена с Элиавом, а если он не сможет жениться на ней из-за всех этих проблем с Кознами, она, скорее всего, выйдет замуж за тебя, Джон, – и черт с ним, с ее еврейством.
У всех присутствующих, даже у Веред, перехватило дыхание. Она умоляюще посмотрела на Зодмана и напомнила ему:
– Тебе не стоило бы об этом говорить.
Но Зодман продолжил:
– Пока суть да дело, все вы как-то ухитрились наделать глупостей, и посему в воскресенье мы с Веред собираемся пожениться и улететь обратно в Чикаго.
Кюллинан посмотрел на присутствующих и жалобно сказал:
– Раскопки завершатся точно так же, как у Макалистера в Гезере. Мой ближайший помощник уходит в правительство. Мой специалист по керамике улетает в Чикаго. Нам с Табари придется самим вести раскопки.
– Мы найдем вам кого-нибудь, – пошутил Зодман.
Но, как говорил Элиав, быть евреем вообще нелегко, и чикагскому миллионеру пришлось убедиться в этом довольно болезненным образом. Он решил этим же вечером отвезти Веред в Иерусалим и без промедления получить разрешение на их брак, но Элиав напомнил, что ехать ему не стоит, поскольку уже наступил Шаббат.
– Кого, черт возьми, волнует этот Шаббат? – фыркнул Зодман и погнал арендованную машину на юг по просторам Галилеи.
В Иерусалиме с ним отказывались говорить в Шаббат, а в воскресенье он услышал в раввинате:
– Простите, мистер Зодман, но вы не можете вступить в брак в Израиле.
Спокойно, не повышая голоса, он спросил:
– И почему же?
– Мы пришли к выводу, что не можем доверять свидетельству о разводе, выданному обыкновенным американским раввином.
– Ребе Хирша Бромберга вряд ли можно считать таковым. – Зодман был в составе комитета, который выбрал Бромберга.
– Его нет в списке доверенных, – сообщил секретарь раввината.
Продолжая хранить спокойствие, Зодман сказал тем же тихим голосом:
– Кроме того, у меня есть безупречное свидетельство о гражданском разводе, выданное штатом Иллинойс.
– Израиль не признает гражданских разводов, – ответил раввин.
– Вы хотите сказать, что из этой маленькой комнатки вы пытаетесь руководить евреями во всем мире?
– В Израиле именно на нас лежит ответственность определять, кто может вступить в брак, а кто нет, – стоял на своем раввин.
– И я не могу, – еле слышно спросил Зодман.
– Нет.
– Я жертвую большие суммы Республиканской партии, – угрожающе сказал Зодман. – Я знаю сенатора Дирксена и Пола Дугласа. – Теперь он поднял голос и почти орал: – И я не потерплю такого оскорбления!
Он помчался в Тель-Авив, чтобы встретиться с американским послом: израильское государство считало своей столицей Иерусалим и из него же управляло страной, но иностранные государства, исходя из соглашения Объединенных Наций интернационализировать Иерусалим, настаивали на пребывании своих посольств в Тель-Авиве и считали столицей именно его. Юридический советник посла заверил Зодмана, что ситуация в Израиле именно такова, как ее описали раввины: для них гражданского брака не существует; местные раввины отказываются признавать большинство свидетельств о разводе, выданных американскими раввинами; и нет никакого приемлемого варианта, по которому Зодман мог бы взять Веред в жены.
– Конечно, – не стал скрывать молодой человек, – многие решают эту проблему, улетая на Кипр. Но такой вариант наделяет детей, рожденных в этом браке, весьма неопределенным статусом, во всяком случае, если вы собираетесь жить в Израиле, но если вы этого не планируете…
– Мне? Жить в Израиле? Вы что, шутите? – И Зодман доставил Веред обратно в Макор; почти всю дорогу он без остановки ругался.
В Макоре и было обговорено, что Веред и Зодман, как и многие израильские пары, должны лететь на Кипр. И за те дни, что были отведены Веред, дабы подвести итоги ее работы первого года раскопок,
