– Я тоже так думаю. Но залезай сам туда и произведи какой-нибудь звук. А я позову фотографа.
Илан Элиав, извиваясь на животе, проделал весь путь по низкому туннелю, пока не добрался до конца его; и здесь справа, с северной стороны, увидел скрытую в брекчии незаметную нишу, на которую наткнулся Табари. Его первой мыслью было, что потребуется два года, дабы как следует вскрыть и изучить ее. Его царапнуло сожаление, что его тут не будет и он не сможет принять в этом участие; но затем включилось живое воображение и он стал облекать плотью кости, торчавшие из брекчии, пытаясь представить, что же это было за создание – скорее всего, человек. Какие муки голода он знал, почему он старался обезопасить себя, зная, что, когда придет смерть, рядом с ним должны лежать каменные орудия? Как он наконец оказался на этом земляном ложе и мечтал ли он о бессмертии? Здесь, в непроглядной тьме туннеля, прошли тысячи и тысячи лет, прошли другие люди, скорее всего напоминавшие его, люди во плоти и крови, и, все эти годы видя его скрюченные останки, с лицом прижатым к коленям, знали лишь, что в них заключена тайна.
Элиав прополз еще несколько шагов мимо вмурованного в породу скелета и уткнулся в стенку тупика, о которой говорил Табари. Взяв осколок брекчии с заключенной в нее костью, он постучал по стене перед собой. Как ни странно, она откликнулась эхом. В свою очередь он принялся простукивать боковые стенки, потолок и пол, на котором стоял на коленях, но они издавали совершенно иной звук. Он снова постучал по стенке тупика, и на этот раз сомнений не осталось: может, он слышал и не настоящее эхо, но звук был совершенно другим.
Он поискал за спиной кирку Табари, оставленную рядом с важной находкой, и осторожно ковырнул плотный каменистый грунт перед собой. Острие кирки легко врезалось в него и, когда он потянул ее обратно, выломало небольшой кусок размягченного камня. Он уложил его в корзинку за спиной – ее потом вытащат – и неловким ударом выкрошил еще несколько кусков. На третьем ударе он с удивлением услышал отчетливое эхо и стал с удвоенной силой рубить стену, кидая обломки через плечо. Свет фонаря падал на груду осколков, и он понимал, что должен остановиться и расчистить место, но был охвачен горячечным возбуждением. Работая киркой с силой, которой не место в археологии, он вонзал ее острый клюв в тонкий слой податливой брекчии – и вдруг тот провалился в пустоту.
Элиав был весь залит потом, хотя в туннеле было прохладно, но он справился с возбуждением и снова стал профессиональным археологом. Он оставил кирку там, где она была, и неторопливо двинулся обратно, переползая через груду нарубленной им породы. Добравшись до места захоронения, он остановился и стал разравнивать каменные обломки, кусок за куском, пока свет фонаря снова не упал на глухую стенку, в которой под странным углом осталась торчать кирка. Приведя туннель в порядок, Элиав вернулся к ней и легко покачал из стороны в сторону. Загнанный в камень клюв кирки двигался свободно, и Элиав испытал искушение выдернуть его и нанести еще один удар по стене, проломив настоящую дыру в таинственную пустоту, но решил, что это будет нечестно по отношению к Табари. Так что он оставил кирку в том же положении, поставил фонарь так, чтобы он освещал не кирку, а выступающие из стены кости, и пополз обратно к траншее Б.
Когда он выбрался в нее, там вместе с Табари уже ждали девушка-художница и фотограф, но Элиав сначала деловито подозвал грузчика и приказал ему первым делом вытащить нарубленную породу.
– Только кирку не трогай, – предупредил он.
Когда тот исчез в проеме, Элиав проинструктировал художницу и фотографа – дать как можно более полное представление о вмурованных в брекчию костях, а также детально уточнить положение кирки, торчащей в глухой стене.
Когда инструктаж окончился, он отвел Табари в сторону и сказал:
– Я еще немного поработал над стенкой, и последним ударом твоя кирка проломила тонкий слой осадочных пород. А за ней – пустота.
– Уверен? – спросил Табари.
– Ворочал кирку во всех направлениях. Пусто. Оставил ее для тебя.
– Что там? Пещера? Источник?
– Представления не имею, – признался Элиав.
Во время ленча девушка, которая ползком пробралась в туннель, чтобы сделать наброски, взяла одну из карточек Кюллинана и набросала примерное расположение костей, вмурованных в податливую массу брекчии. Когда карточка пошла по кругу, ее сопровождал возбужденный шепот, и Табари спросил:
– Почему вы поставили дату 70 000 год до нашей эры?
– Исходя из опыта, – объяснила художница. – Осколки кремня в брекчии коррелируют с теми, возраст которых определили Гаррод и Штекелис.
Когда эту тему обсудили со всех сторон, Элиав рискнул высказать мнение, что радиоуглеродная проверка позволит датировать скелет примерно 30 000 годом до нашей эры, и Табари поддержал его.
– Наши кости будут не так стары, как те, что в пещерах Монт-Кармеля нашла Дороти Гаррод, – предсказал он.
– Ты считаешь, что брекчия говорит о существовании пещеры? – спросил фотограф.
– Выясним после ленча, – заверил группу Элиав.
– Что это за тайна связана с киркой? – заинтересовался фотограф. Табари отодвинул тарелку и навалился на стол. Разговор прекратился, и их обступили кибуцники, потому что они считали холм своим.
– Когда я нашел кости, – сказал Табари, – то еще немного поработал у стенки, и мне показалось, что, судя по эху, за ней пустота. Когда доктор Элиав спустился осмотреть кости, он тоже пустил в ход кирку. И последним ударом… – Табари сделал вид, что замахнулся воображаемым орудием, – он обнаружил на другой стороне… пустоту.
– Другую пещеру?
– Давайте на минутку прикинем, – сказал араб. – Если там с самого начала была пещера… скажем, пятьдесят тысяч лет назад, и вход в нее оказался завален, почему бы ей и сейчас не быть полностью заваленной?
– Скорее всего, он прав, – подтвердил Элиав, и кибуцники, какое-то время пообсуждав эту теорию, в конечном итоге пришли к выводу, что пещеры там быть не может.
– Во всяком случае, природной, – согласился один из кибуцников, – но почему она не может быть выкопанной, как те, что Кэтлин Кэньон нашла за стенами Иерихона?
– Давайте и этот вариант обсудим, – сказал Табари. – Каков, по вашему мнению, может быть предельный возраст такой выкопанной пещеры… которая не заполнена брекчией?
– Захоронения Кэньон датируются 2000 годом до нашей эры, – откликнулся один из кибуцников. – И в них нет осадочных пород. Так что нашей может быть… сколько? Может, она датируется 3000 годом. Максимум.
Элиав с удовольствием слушал эту дискуссию. В Израиле все археологи, и кибуцник правильно назвал даты, но Табари указал:
– Вспомни, что в Иерихоне очень сухо, а у нас большая влажность. В таких местах пещеры заполняются куда быстрее.
– Тогда что же там за пустота? – вопросил кибуцник.
Подумав, Табари осторожно сказал:
– Поскольку кое-кто из вас захочет работать здесь еще лет восемь – десять, давайте займемся чистой логикой. Я категорически исключаю наличие пещеры. Что там еще может быть? – Наступило молчание. – Чего главного нам тут в Макоре не хватает?
– Запасов воды, – предположил кибуцник.
– Верно. – Он все еще произносил это слово как «веено». – И о чем это говорит?
– Источник должен быть или у основания холма, что для Макора сомнительно из-за его каменного основания, или где-то снаружи – как в Мегиддо и Гезере.
– Верно. И к чему это нас ведет?
– Судя по тому, что тут происходило, где-то около 1100 года до нашей эры они пробили сквозь холм вертикальную шахту, а потом проложили горизонтальный туннель к источнику.
– Верно. Так на что же мы наткнулись?
