– Если я когда-нибудь увижу его на улицах Чикаго, – сказал Зодман, – то первым делом позову копа.
Но Веред тихо сказала:
– Ты изменишь свое мнение, Пол, после того, как мы с тобой поговорим.
На следующее утро Зодман, американский еврей, доставил Веред, сабру, на Кипр, где их поженил пастор англиканской церкви, который давно занимался этим доходным делом – объединял пары, которые искренне любили друг друга, но по еврейским законам не имели права стать мужем и женой. Он был морщинистым человечком с плохими зубами и, благословив Зодманов, сказал:
– Передайте всем нормальным евреям, чтобы они не беспокоились из-за этих глупостей. В свое время моя церковь тоже руководствовалась такими же глупыми законами, которые заставляли людей бежать из Англии и вступать в брак в Гретне-Грин, но мы избавились от них. Держу пари, что вы понятия не имеете о Гретне-Грин, что в Шотландии.
Он сделал обряд бракосочетания глубоко трогательным событием, настоящим религиозным ритуалом, и в конце его смущенно спросил:
– Поскольку тут некому сопровождать невесту, разрешено ли мне будет поцеловать прекрасную леди? – Он был почти такого же роста, как Веред.
Не самое лучшее настроение, в котором Зодман и Веред покинули Макор, оставило по себе горький осадок, и именно Кюллинан обратил на это внимание:
– В 70 году нашей эры, после того как Веспасиан взял Макор, его сын Титус захватил символы иудаизма и увез их в Рим. Сегодня Зодман купил их для немедленной доставки в Америку.
– Может, он и прав, – мрачно добавил Элиав. – Может, главенство в иудаизме перейдет в руки американцев.
Состояние потери, в котором находились двое мужчин, было таким подавляющим, что Кюллинан испытал облегчение, когда нашел повод съездить в Иерусалим. Никому ничего не объяснив, он выскочил из кабинета, крикнув из-за плеча: «Ребята, вам лучше начать упаковывать бумаги!», но Табари, которого беспокоила мрачность Элиава, подумал: было бы куда лучше, останься Кюллинан здесь, чтобы Илан мог уехать хоть на несколько дней.
Погрузившись в задумчивость, араб все же нашел какие-то срочные дела, чтобы отвлечь Элиава от мыслей о Веред. А как-то утром, когда он стоял на каменном основании траншеи В, под которым уже ничего не могло быть, ему довелось заметить, что от северо-западного конца расчищенного скального основания к западу под откос идет еле заметное углубление, и, взяв небольшую лопатку, он начал осторожно раскапывать перпендикулярную западную стенку траншеи, убедившись, что, как он и предполагал, уклон скалы тянется в сторону вади. Окончательно уверившись в правоте основного предположения, он еще около двух часов просидел на дне траншеи, ничего не делая и лишь глядя на массивную скалу. Перед его мысленным взором проплывали самые разные поселения, обитавшие на этом холме, но для Табари все они несли в себе тайну. Где же располагался первый источник? В своих размышлениях он стал переходить к самому раннему поселению, к уровню XIV, которое существовало здесь примерно одиннадцать тысяч лет назад, когда люди только начинали обрабатывать землю, – и он снова и снова приходил к выводу, что самые первые семьи должны были жить где-то у самого конца этого пологого склона, поближе к неуловимому источнику, где бы он ни был. Его мыслительный процесс носил полубессознательный характер: как член семьи Ура, он испытывал глубокую нежность к этой земле и каким-то образом чувствовал, что самые первые землепашцы должны были найти пахотную землю у подножия склона, чтобы дожди обильно орошали урожай и каждый год приносили вниз размытые осадочные породы, удобрявшие почву, которая в противном случае быстро истощилась бы. Где могла быть такая земля поблизости от скалы Макора?
Он прекратил бесплодные умствования, расслабился и попытался вызвать в воображении скальное основание холма таким, каким оно было не одиннадцать тысяч лет назад, а двести, триста тысячелетий… Он начал обильно покрываться испариной по мере того, как его тело сливалось с этой древней землей. Ладони стали влажными и липкими; он тяжело дышал. Поскольку Табари прикинул, где кончался пологий склон, он мог сделать вывод, где располагался этот пропавший источник, и если он найдет его, то сможет продолжить историю холма на шестьдесят, а то и на сто тысяч лет назад. Может быть, Макор превратится в одно из великих археологических открытий, станет классикой раскопок, на которую будут ссылаться ученые, как они сегодня упоминают Кармель, Иерихон и Гезер.
– Элиав! – позвал он, когда подошел к концу третий час. Еврей работал в траншее А, но посыльный нашел его, и вскоре он уже стоял на краю разреза, глядя вниз.
– Нашел что-то интересное? – задал он традиционный для археологов вопрос.
– Спустись-ка сюда, – сказал Табари, скрывая возбуждение. Когда Элиав увидел следы раскопок у основания западной стенки траншеи, он осведомился, в чем дело, и Табари ответил: – Присмотрись. Что-то видишь? – Еврей опустился на колени, внимательно рассмотрел цельный камень и сказал: – Следов инструментов не имеется. Нет и надписей. – Поднявшись, он несколько минут рассматривал окружающую обстановку, затем снова опустился на колени и стал вглядываться в раскопанный уровень. На этот раз он возбужденно вскочил со словами: – Весь склон явно идет в ту сторону! – Помолчав, он восхищенно взглянул на Табари и запинаясь, произнес: – И если склон продолжить, то без труда можно найти где-то там, под холмом… – Он остановился.
– Илан, – осторожно сказал араб. – Я думаю, что этот склон может привести нас к источнику.
– Не исключено, – с еще большей осторожностью согласился Элиав. – В таком случае, источник должен быть внизу, в самом вади. – И он показал точно в том направлении, которое вычислил Табари.
Сдерживая рвение, двое мужчин спустились по крутому склону вади, чтобы разыскать хоть какой-то намек на источник, но за это время в провале накопилось столько осадочного материала, что любой источник, который мог тут быть, давно должен был бы заглохнуть и его струя ушла под землю. Тем не менее, они исходили все дно вади, далеко в обе стороны, в поисках каких-то незамеченных следов пробивающейся воды, но обнаружить их так и не удалось. Наконец Табари сказал:
– Я думаю, мы должны следовать вдоль скального склона. Посмотрим, куда он выведет.
Элиав согласился, но порядок действий требовал получить разрешение Джона Кюллинана – ведь, кроме всего прочего, он был тут старшим. Элиав обошел это требование, неторопливо сказав:
– Я думаю, уровень нашей ответственности позволяет нам самим произвести небольшие раскопки.
И, обзаведясь подпорками, которые крепили потолок в проходке, они вдвоем стали прогрызать узкий туннель, который вел их вниз, к самому основанию скалы. На самом деле в подпорках не было необходимости, потому что за без малого двадцать тысяч лет вода, просачивающаяся сквозь известняковые породы, превратила некогда мягкую землю в брекчию. Эта плотная субстанция, полукамень, позволяла легко прорубаться сквозь нее и в то же время сохраняла свою форму. На пятый день работ Табари, наткнувшись на небольшой карман в брекчии, понял, что раскопки обрели решительно другой характер.
– Немедленно вызывай Кюллинана! – крикнул он, едва только высунув грязную, пыльную голову из узкого прохода.
– Что-то нашел? – небрежно спросил Элиав.
– Не источник… – Табари протянул руки, в которых держал желвак брекчии. В нее были вмурованы человеческие кости, несколько кусков кремня с острыми кромками и какие-то обугленные фрагменты. – Думаю, что пробился сквозь стенку пещеры, которая и открывается к источнику.
Справившись с волнением, Элиав изучил находку и сказал:
– Запустим туда девушку – пусть она все зарисует.
– Я притронулся только к тому, что вывернула моя кирка, – объяснил Табари. – Основная часть заключена в плотной брекчии, но я увидел нечто важное. Тело было захоронено вместе с осколками кремня. И они явно не случайно оказались в погребении.
Элиав вскинул брови.
– Ему, должно быть, не менее тридцати тысяч лет.
– Вот и я так предполагаю, – осторожно согласился Табари. – Но это не все. Сразу за пещерой… Понимаешь, она вся заполнена. Но мне показалось, что когда я пробивался к ней, то слышал какое-то эхо. Словно с другой стороны была пустота.
– Сомнительно, – ответил Элиав.
