– Завтра мы должны послать образцы из уровня XIX для радиоуглеродного анализа в Швецию и Америку. И хочу, чтобы все молились, дабы они оказались датированы не позже чем за тридцать тысяч лет до нашей эры.
Наступило молчание, которое решился нарушить фотограф:
– В каждом шоу должна быть эффектная концовка. Где вы раздобыли такой фингал, босс?
Кюллинан не засмеялся.
– В субботу утром. Я ехал в такси на дружескую встречу с министром финансов. Договориться о переводе оставшихся у нас долларов в Чикаго. И вдруг откуда-то появилась банда подростков и молодых людей в меховых шляпах, длинных сюртуках и с пейсами. Они орали нам «Шаббат!» и кидали камни – не осколки, а настоящие камни. Таксист заорал «Пригнись!», но я не понял иврита, а когда он повторил, я уже получил камнем в глаз. Врачи считали, что я мог потерять его.
– Я не читал об этом в газетах, – как бы оправдываясь, сказал Элиав.
– Правительство не хотело публичности. Таксист сказал, что это обычное дело. Ортодоксальные евреи настаивают, чтобы в Шаббат на улицах Израиля не было ни одной машины.
– Значит, они снова взялись за камни, – простонал Элиав.
– Я чуть не потерял глаз. Полиция никого не арестовала. Они сказали, что в таких случаях им приходится воевать с раввинами, которые говорят, что Талмуд требует забрасывать камнями тех евреев, которые нарушают Шаббат.
– Это твои проблемы, – сказал Табари Элиаву. – Ты же теперь член правительства.
– Пока еще не совсем, – возразил еврей. – Но когда войду в него, то сделаю все, что могу, дабы покончить с этими штучками Микки Мауса.
– С чем? – переспросил Кюллинан.
– Дурацкая фраза, которую где-то услышал, – буркнул Элиав. – Надо от нее отделаться.
– В этот Шаббат молодые хулиганы разбили много окон в такси, – сказал Кюллинан. – Таксисты начинают бояться работать по субботам.
– Чего и добиваются религиозные группы, – объяснил Элиав. – Они считают, что Израиль может существовать, только если вернется к законам Торы… во всех мелочах.
– Какая чушь! – сказал Кюллинан.
– Как католик, ты считаешь это чушью, – засмеялся Табари, – и я, как мусульманин, тоже. Но евреи так не считают, и даже член кабинета министров Элиав в этом не уверен. Потому что очень скоро ему придется лицом к лицу столкнуться с этой проблемой.
– Пока я был в больнице, – сказал Кюллинан, – меня не покидало мрачное чувство, что в один из дней всем нам придется столкнуться с какими-то моральными проблемами. Чего нам явно не хочется. У меня был долгий разговор с чиновником из итальянского правительства. Он приехал договариваться с иорданцами о допуске католических паломников в Вифлеем. Он рассказал, что итальянские избиратели были вот-вот готовы избрать коммунистическое правительство. Объяснил, что для этого было бы достаточно минимального перевеса голосов. Он спросил: «А что, если бы это случилось? Что тогда было бы делать Ватикану? Неужто перебираться в Россию? Или в Соединенные Штаты? Или уединиться в своих стенах и беспомощным оставаться в Италии?» И ведь придет день, когда всем нам придется решать такую проблему.
– Религии всегда связаны с неприятностями, – сказал Табари. – Но когда на них сваливаются беды, они становятся честнее. И это хорошо для них.
– И кроме того, у меня было чувство, – продолжил Кюллинан, – что, может, в то же время миру придется иметь дело с проблемой иудаизма. В какой мере мы готовы защищать иудаизм, как религию наших прародителей?
Элиав, в отличие от Табари, осознал всю важность этого вопроса.
Араб заговорил первым:
– Как-то я пошутил, что всех евреев мира надо запустить на орбиту, но, если серьезно, я считаю, что время, когда можно было уничтожить шесть миллионов евреев, осталось в прошлом.
Но Элиав сказал:
– Для тебя Израиль – это иудаизм. И ты еще пытаешься понять, что сделает мир, если арабы попытаются вообще стереть Израиль с лица земли?
– Да, – признался Кюллинан. – В первый раз после того, как я оказался в Израиле… лежа в больнице с этим жутким шрамом на лице, я задумался о тех искаженных идеях, которые заставляли религиозных хулиганов кидать камни… И я хочу сказать, что, если новый Израиль будут представлять такие религиозные фанатики, вам не стоит ждать, что люди, подобные мне, придут к вам на помощь, если нападут арабы. И гибель Израиля вызовет ту моральную проблему, о которой я говорил.
– Ты ошибаешься, и в то же время ты прав, – сказал Элиав. – Ты ошибаешься, считая, что Государство Израиль и еврейская религия – одно и то же. Что бы ни случилось с Израилем, иудаизм продолжит свое существование. Так же, как всегда жил католицизм, даже когда территория Ватикана принадлежала другим. Но ты прав в том, что все мы, католики, арабы, евреи, должны разработать какой-то приемлемый образец бытия для всего мира – или тут произойдет нечто такое, чего никто из нас не может предвидеть.
– Как-то днем, – сказал Кюллинан, – врачи сделали мне инъекцию, и передо мной предстало видение… Иерусалима как изолированной зоны привидений, признанной всем миром, в которой у папы будет его маленький Ватикан, потому что его больше не ждут в Италии, и у главного раввина будет место вокруг Стены Плача, поскольку он станет неприемлем для Израиля, и своя территория будет у нового пророка ислама, потому что ни одна из мусульманских стран не захочет его видеть у себя, и свой уголок будет у протестантов, у индусов, у буддистов, потому что они уже никому не будут нужны, а весь остальной трудящийся мир будет, как ты сказал, равняться по радикальным новым образцам. И над каждым проходом в Иерусалим будет стоять арка, на которой крупными буквами на шестнадцати языках будет написано «МУЗЕЙ».
– Это не просто видение, – сказал Элиав, – и наша забота – сделать так, чтобы это не стало реальностью.
В субботу пришла телеграмма из Стокгольма. Трое взволнованных археологов собрались в здании с аркадами, чтобы узнать новости, которые подведут итог – имеют ли решающее значение кости, захороненные на XIX уровне, или нет. Шведские ученые сообщили:
«ВАШ ОБРАЗЕЦ ДЕВЯТНАДЦАТЬ ТОЧКА ПОВТОРНЫЙ АНАЛИЗ ДАЛ РЕЗУЛЬТАТ ШЕСТЬДЕСЯТ ВОСЕМЬ ТЫСЯЧ ЛЕТ ДО НАШЕЙ ЭРЫ ПЛЮС МИНУС ТРИ ТЫСЯЧИ ТОЧКА ПОТРЯСАЮЩЕ».
– Я обзавелся тут работой на следующие пятнадцать лет, – развеселился Табари. – Плюс-минус пять.
– Как нам повезло! – признал Кюллинан. – Из всех возможных холмов мы выбрали самый лучший!
Элиав, как всегда практичный, напомнил друзьям:
– Но раскопать этот солидный слой брекчии стоит денег. – Они оторвались от телеграммы, и Элиав ясно дал понять, что израильское правительство средств выделить не может, какой бы многообещающей ни была находка. После того как археологи обсудили различные варианты действий, Табари мрачно сказал:
– Ну что ж, осталось лишь произнести это мерзкое слово.
– Зодман?
– Правильно.
– Я никогда не буду просить денег у Зодмана и Веред, – запротестовал Кюллинан.
– Мой дядя Махмуд, – неторопливо сказал Табари, – как-то выманил деньги на раскопки у главного раввина Иерусалима, у католического епископа в Дамаске, у мусульманского имама в Каире и у баптистского президента колледжа Роберта в Истанбуле. Он руководствовался правилом: «Если тебе нужны деньги, считай, что стыд еще не появился на свет». Я пошлю Зодману телеграмму, которая разорвет ему сердце. – И он начал играть на воображаемой скрипке.
– Давайте подождем, – посоветовал Кюллинан, – пока из Чикаго не придет подтверждение датировки.
И трое руководителей сообщили рабочим, что раскопок пока не будет. Но каждый день кто-то из них заползал в туннель, чтобы посидеть у источника Макора, где двести тысяч лет назад жались к костру живые
