— Да как вы смеете! — воскликнул я, потрясая кулаком. — Что абсурдного или грязного в том, чтобы влюбиться в меня?
— Она вас ненавидит, — сказал доктор Фрейд. — Я сам видел, как она издевается над вами, как оскорбляет при первой возможности. Вы для нее отвратительны. А теперь ответьте мне, разве не абсурдно испытывать непреодолимое притяжение к чему-то, что вам противно?
— Я не что-то! — твердо ответил я. — И я ей не противен. Адельма действительно в меня влюблена.
— Откуда вам это известно? — поинтересовался доктор Фрейд, беспокойно постукивая тростью по полу.
— Конечно, это правда!
— Она отказывается от еды, кричит, и стонет, и все время зовет вас. Одно ваше имя, слетающее с ее губ, звучит как молитва! Когда вас нет рядом, она тоскует, не спит, чахнет…
— Так и должно быть!
— Вы чудовище!
— Не большее, чем вы, доктор Фрейд!
— Что вы имеете в виду?
— Бессердечный, жестокий «эксперимент», который вы проводите над собственной бедной дочерью, внушив ей, что в ее кишечнике поселилась змея…
— Она сама себя убедила…
— Да, с вашей помощью!
— Послушайте меня, Хендрик!..
— Где сейчас Адельма?
— В своей комнате, занимается любовью с Малковичем…
Я уставился на доктора Фрейда, не веря свои ушам.
— Что?
— Именно это я и пытался объяснить! Dummkopf[74]! Адельма твердит всем и каждому, что она безнадежно, отчаянно, безумно влюблена в вас, что без вас она хочет только умереть…
— Тогда зачем же, черт побери, она трахается с Малковичем? — вскричал я в яростном смятении.
Доктор Фрейд неодобрительно прищелкнул языком.
— Она искала вас, но не нашла. Кто-то сказал ей, что вы ушли договариваться насчет вашего тайного побега и можете отсутствовать несколько дней. О, она впала в неистовство, рыдала и завывала, царапала себе грудь, выдирала пучками волосы, визжала, кричала, что не вынесет без вас и часа. Ее мучения, если, конечно, они подлинны, поистине достойны сострадания.
— Кончено, подлинны!
— Тогда ей сообщили, — продолжал доктор Фрейд, — что Малкович с удовольствием утешит ее до вашего возвращения — согреет кровать, удовлетворит телесные потребности. И она, кажется, успокоилась.
— Кто сообщил ей это?
— Малкович, естественно.
— Я убью его! — воскликнул я и ринулся к двери. — Разорву на части голыми руками!
— Подождите! Хендрик! Подождите!.. Но я уже добрался до лестницы.
— Не надо драки! — шуршал позади старческий голос доктора.
В комнату Адельмы я ворвался как раз в тот момент, когда Малкович опускал на нее свое голое, потное, волосатое тело. Бугорчатые, пятнистые ягодицы волновались и раскачивались.
— Нет! — закричал я. — Адельма, нет!
Ее глаза, устремленные поверх толстого плеча Малковича, встретились с моими — и расширились в радостном изумлении.
— Хендрик! — вскрикнула она, с неожиданной силой отталкивая Малковича. Он свалился с кровати и упал на пол, широко раскинув бедра, его мужское достоинство увяло и сморщилось.
— Ты невообразимый ублюдок! — процедил я сквозь зубы.
— Я только пытался помочь, — прохныкал кондуктор. — Пожалуйста, не причиняйте мне вреда…
— Вред? Да я намерен убить тебя! Бросившись на Малковича, я ударил его коленями в живот и начал молотить кулаками по плечу. Он вскрикивал подо мной и извивался.
— Нет, нет, пожалуйста, не надо! — в его голосе звучал неподдельный ужас.
В этот момент вбежал граф Вильгельм, ему на пятки наступал запыхавшийся доктор Фрейд. Оторвавшись на миг, чтобы взглянуть на графа, я заметил, что он пребывает в крайне растрепанном состоянии: пиджак и рубашка порваны, брюки вымазаны грязью, один ботинок отсутствует. Граф посмотрел вниз, на меня — и у него отвисла челюсть.
— Чем вы таким занимаетесь? — прошептал он.
— Малкович…
— О, не отвечайте, я и так прекрасно вижу, чем!
— Послушайте…
— Содомируете Малковича прямо на глазах у моей дочери! У меня есть большое желание…
— Я не содомирую Малковича! У меня и в мыслях такого не было!
— Почему это? — капризно осведомился Малкович.
— Тогда почему он голый?
— Просто я собирался избить его до бесчувствия, вот и все.
— И для этого он разделся? — не унимался граф.
— Помогите! — взвыл Малкович. — Я не хочу быть избитым до бесчувствия…
— Заткнись! — рявкнул я, непроизвольно брызнув слюной ему в лицо — У тебя нет выбора!
— Я предупреждал его, — вставил, наконец отдышавшийся доктор Фрейд. — Я говорил ему, что здесь нельзя устраивать драки. Лично я порицаю жестокость.
— Как и любой нормальный человек, доктор Фрейд. Как мы все. Ну, мерзкая шавка, и что такого натворил несчастный Малкович, чтобы заслужить побои?
— Перечень его деяний бесконечен, — ответил я. — Однако этот конкретный случай — за попытку изнасилования вашей дочери.
Челюсть графа, совсем недавно вернувшаяся в свое естественное положение, снова отвисла. Он посмотрел на Адельму, которая по-прежнему лежала на постели обнаженной.
— Это правда, Адельма?
— Конечно же, нет, папа.
— Адельма!
— Я хотела, чтобы он это сделал. Я попросила его. Я слез с Малковича и встал на ноги.
— Послушайте, — произнес я. — Я пытался защитить ее. Она хочет меня, не Малковича.
— По словам Адельмы, все наоборот, — ответил граф. — Но обсудим этот отвратительный инцидент позже. Сейчас мне необходимо вывести на улицы войска.
— Зачем? — осведомился доктор Фрейд. — Какая-то опасность?
— Опасность? — переспросил граф. — Мой дорогой доктор Фрейд, там разворачивается полномасштабный бунт! А почему, вы думаете, я в таком виде?
— Но почему они бунтуют?
— Потому, — медленно произнес граф Вильгельм, по очереди оглядев всех нас и особо подозрительно — меня, — что нет хлеба.
— Нет хлеба?
Покачав головой, граф стер рукавом кровь с лица.
— Ни буханки, ни рулета, ни булочки — ничего. Магазины пусты, а пекари не пекут, потому что муки тоже нет. Люди уверены, что грядет голод. И так как я — Защитник Веры и Губернатор, они обвиняют во всем меня. Мне едва удалось спасти свою жизнь.
— А что со мной? — пробубнил Малкович.
