Лючия нахмурилась.
— Домине, я никогда раньше не видела тебя с сигаретой! — воскликнула она. — Чем вызвана эта внезапная потребность в никотине?
Домине вздрогнула, случайно стряхнув пепел на пол.
— Ничем. Просто захотелось покурить. — Она натянуто улыбнулась.
Миссис Мэннеринг с подозрением уставилась на нее.
— Что-то случилось, Домине? — осведомилась она. — Ты, часом, не заболела?
Мелани состроила гримасу.
— Какая забота! — сухо прокомментировала она. — В чем дело, тетушка Джеральдина? Где-то землетрясение?
Домине резко встала из-за стола и покинула комнату. Ко всем прочим неприятностям грозила добавиться очередная перебранка — этого она бы уже не вынесла. Ей необходимо было поговорить с кем- нибудь — но с кем? Кому она могла довериться? Определенно, не миссис Мэннеринг и не Мелани — по вполне понятной причине. Винсенту? Девушка нахмурилась. После их вчерашнего разговора она чувствовала, что между ними выросла стена.
Оставалась только одна кандидатура — Лючия Марчинелло.
Домине вздохнула. Она боялась откровенничать с итальянкой, но та была единственным незаинтересованным человеком, который мог ее выслушать и судить беспристрастно.
Решившись на этот шаг, Домине вернулась и, остановившись на пороге столовой, позвала:.
— Синьора Марчинелло! Можно… можно мне с вами поговорить?
Изумление на лицах миссис Мэннеринг и Мелани было почти комичным, но Лючия лишь царственно кивнула и вышла в холл, где ее нервно поджидала Домине.
— Да, дорогая? В чем дело?
Девушка закусила губу.
— Мы не можем разговаривать здесь. Давайте… возьмем вашу машину и съездим куда-нибудь, хорошо?
Лючия нахмурилась:
— Хорошо, я только захвачу пальто.
Домине тоже заглянула в свою комнату, взяла письмо и накинула свое рыжее пальто.
Оказавшись в машине, она немного расслабилась. Утро было холодным, над торфяниками сонно повис туман. Пахло сыростью, прелой травой и кострами, в которых сжигали опавшие листья, — деревенские запахи, ставшие для Домине родными.
Лючия не задавала никаких вопросов, пока они не отъехали примерно на милю от «Грей-Уитчиз». Дорога в этом месте поднималась на возвышенность, откуда открывался чудесный вид на море. Лючия остановила машину, предложила Домине сигарету и после того, как они прикурили, произнесла:
— Ну дорогая, что тебя беспокоит? Хочешь поговорить о Джеймсе?
Домине вздрогнула:
— Почему вы так решили?
Лючия бросила на нее проницательный взгляд:
— Ты еще спрашиваешь? Джеймс в один миг собрался и помчался в Италию сломя голову. Это же очевидно, что между вами что-то произошло вечером накануне его отъезда!
Домине залилась краской.
— Он что-нибудь говорил вам об этом?
Лючия покачала головой:
— Разумеется, нет. Джеймс не из тех, кто станет обсуждать личные проблемы с кем бы то ни было, тем более с женщиной. Но я достаточно хорошо знаю его и могу заметить, если с ним что-то не в порядке. Он был чем-то сильно взволнован и поэтому уехал. Я не права?
Домине вздохнула:
— Возможно, правы. Но мне не хотелось бы обсуждать это с вами.
Лючия выглядела озадаченной.
— По-моему, я здесь единственное незаинтересованное лицо, могу спокойно выслушать тебя и, если понадобится, дать совет.
Домине внимательно смотрела на собеседницу.
— Вы любите Джеймса? — набравшись смелости, внезапно спросила она.
— Люблю Джеймса? — задумчиво повторила Лючия. — Нет, конечно же я не люблю его и, предупреждая твой следующий вопрос, скажу, что он, несомненно, не любит меня.
— Но… — Домине запнулась. — Мне казалось, вы… очень близки.
— В некотором смысле. Мы добрые друзья. Я говорила тебе — он был приятелем моего мужа, они знали друг друга в течение многих лет. Естественно, мы с Джеймсом тоже общались, но если ты имеешь в виду интимную связь — этого не было. — Итальянка вздохнула. — Иногда мне хочется, чтобы Джеймс видел во мне женщину, а не жену Джулио, но… Я ему не интересна. — Она помолчала. — А теперь объясни мне, к чему такая секретность? Зачем мы сюда приехали и о чем ты хотела поговорить? Ты беременна?
— Нет! — Домине была шокирована. — Конечно же нет!
Лючия вскинула брови:
— Почему «конечно же»? Ты хочешь сказать, что Джеймс никогда не занимался с тобой любовью?
— Нет!
Лючия поцокала языком.
— Я начинаю понимать его волнения, — пробормотала она с долей иронии и вдруг сжала руку девушки. — Не надо смотреть на меня такими глазами, Домине! Ты же не станешь отрицать, что он был бы не прочь.
Домине прижала ладони к щекам.
— Откуда вы знаете?
Лючия развела руками.
— Я итальянка, — произнесла она так, словно это все объясняло. — А когда он купил тебе пеньюар, исчезли последние сомнения.
— Пеньюар! — прошептала Домине. — Тот пеньюар, который подарили мне вы?
— Ну конечно. — Лючия покачала головой. — Ох, Домине, ты просто наивная маленькая девочка, и Джеймс знает тебя как свои пять пальцев. Он сказал, что ты ни за что не примешь этот пеньюар от него, и попросил меня отдать его тебе.
Домине разглядывала свои руки, сцепленные на колене.
— Понятно, — пробормотала она чуть слышно, со стыдом вспоминая гнев и разочарование, которые захлестнули ее, когда он не выразил восхищения по поводу обновки.
— Ну? Так ты скажешь, в чем дело, или нет? — словно издалека донесся до нее голос Лючии.
Домине с трудом сглотнула, достала из кармана письмо и молча протянула его итальянке. Прочитав, Лючия тихо присвистнула и усмехнулась:
— Вот это да! Смена власти в «Грей-Уитчиз». Бедная Джеральдина! Она будет крайне расстроена!
Домине сжала губы. Затем она медленно произнесла:
— Дело в том, что мне ничего не нужно. Джеймс — сын Генри Фэрридея и имеет законное право на это поместье! Дедушка Генри всего лишь использовал меня, разве вы не поняли? Вот почему он девять лет назад забрал меня из приюта — для того, чтобы сделать орудием мести!
— О, Домине, ты преувеличиваешь! — Лючия покачала головой. — И потом, какая тебе разница? Теперь ты богатая молодая женщина и, если тебе не нравится «Грей-Уитчиз», можешь продать его и безбедно жить на вырученные деньги, пока не встретишь какого-нибудь хорошего парня побогаче себя и не выйдешь за него замуж.
— Нет! — Домине была непреклонна. — Мне не нужны ни дом, ни поместье, ни деньги Генри Фэрридея! Он сделал много плохого в жизни, а его смерть принесла людям еще большие страдания. Он нарочно не аннулировал первое завещание и даже не поставил в известность стряпчих, что существует
