Диана помотала головой.
– Мне не нужен доктор, – горячо заверила она мать. – Это всего лишь легкая простуда, завтра я буду совсем в порядке.
Маделин нахмурилась:
– Может быть. Посмотрим.
Девушка заснула, и Маделин вместо обеда легко перекусила – есть ей не хотелось совсем.
Николас приехал в начале третьего. Диана все еще спала, и Маделин тихо впустила его. На ней все еще были узкие зеленые брюки и желтая свободная блуза, волосы собраны во французский узел.
Когда Николас вошел, ей показалось, что он своей массивной широкоплечей фигурой заполнил всю их маленькую квартирку. Сняв дубленку, он остался в темных брюках и синем свитере. Его волосы, отросшие за время поездки, слегка вились на концах, и, глядя на него, Маделин получала чувственное наслаждение.
– Ну? Как Диана? – вместо приветствия, поинтересовался он.
– Боюсь, не слишком хорошо, – хмурясь, ответила Маделин. – У нее высокая температура, и большую часть дня она спит.
– Понятно, – кивнул Николас, доставая портсигар. – Что тебя еще беспокоит, милая?
Маделин безуспешно попыталась взять себя в руки.
– Почему ты решил, что меня что-то беспокоит? – неестественно напряженным тоном спросила она.
– Не юли, пожалуйста, – тихо попросил он, и глаза его необычно потемнели. – Иди-ка сюда, черт возьми, я не собираюсь трогать тебя, хотя, как я вижу, придется…
Он резко притянул ее к себе на колени и впился губами в ее губы – на некоторое время в квартирке воцарилась тишина… которая внезапно была прервана тоскливым голосом Дианы:
– Мам… ты здесь?
Маделин вскочила на ноги, оправила блузу, пригладила слегка выбившиеся из прически волосы, Николас же лениво дотянулся до портсигара, вытащил сигарету и закурил. Маделин вошла в спальню и улыбнулась:
– Я здесь, дорогая. Чего ты хочешь?
– Пить хочу, – капризно заявила дочь.
Маделин налила ей лимонного сока и подавала ей стакан, когда в дверях спальни возник Николас и остановился, прислонившись к дверному косяку.
Глаза Дианы изумленно расширились, она даже поперхнулась соком. Маделин вытерла ей подбородок салфеткой и пояснила:
– У нас гость.
– Я и так вижу, – холодно ответила Диана.
– Меня пригласили, – несколько наглым тоном заметил Николас. – У тебя есть возражения?
Диана, ничего не ответив, откинулась на подушки.
– Посиди со мной немного, мама, – жалобно попросила она, не сводя глаз с лица Николаса, – мне так одиноко.
– Тогда присоединяйся к нам – выходи в гостиную, – ледяным тоном предложил Николас.
Диана почувствовала себя уязвленной:
– Я плохо себя чувствую.
– Правда? – Тон Николаса был скептическим. – А доктор тебя уже видел?
– Нет, – ответила Маделин.
– Я же сказала тебе! – сердито воскликнула Диана. – Мне не нужен врач.
– Зачем же мучить себя? – саркастически продолжал Николас. – Я думаю, ты просто обязана показаться врачу.
Маделин тревожно взглянула на него:
– Считаешь, все так серьезно?
– Нет, не считаю. Просто хочу проявить к Диане побольше внимания. – Девушка метнула в его сторону совершенно убийственный взгляд, который он не мог не заметить.
– Ну тогда ты позвонишь ему? Доктор Фоулдс. Номер записан в книжке.
– Конечно. – Николас поднялся, не глядя на Диану. – Где здесь ближайшая телефонная будка?
Маделин объяснила ему, и он, иронически отсалютовав Диане, удалился.
Как только он ушел, Диана взбешенно накинулась на мать:
– И ты позволила ему так вести себя! Я вас обоих ненавижу!
У Маделин аж перехватило дыхание – столько злобы было в голосе дочери.
– Но почему? Мы ведь только хотим, чтобы тебе как можно скорее стало лучше.
– Почему? Чтобы ты могла чувствовать себя совершенно свободной, чтобы уходить куда и когда тебе вздумается!
– Твои упреки неуместны, Диана.
– Ах так! – возмутила та. – Ладно! Пусть приходит доктор! Мне все равно!
Доктор Фоулдс был довольно пожилым господином, но пришел довольно быстро. Осмотрев Диану, он вернулся в гостиную, убирая в сумку стетоскоп.
– Если честно, миссис Скотт, – растягивая слова, сказал он, – то я не нашел ничего, о чем стоило бы беспокоиться. Кроме, может быть, легкого насморка.
– Но у нее температура…
– …совершенно нормальная, – закончил за нее доктор, доброжелательно улыбаясь. – Думаю, ваша дочь просто притворяется, миссис Скотт. Ей что, не хочется завтра в школу идти?
Маделин едва осмелилась взглянуть на Николаса.
– Но… но она была больна, доктор…
– Вы как следует осмотрели ее на предмет болезни, если понимаете, о чем я говорю?
– Почему же, понимаю… нет.
– Это несомненно. Так я и думал, моя дорогая. В следующий раз вам стоит по душам поговорить с юной Дианой, прежде чем вызывать врача.
– О, мне ужасно жаль, что я понапрасну потревожила вас. – Маделин виновато потупилась.
– Да все в порядке, а то у меня были бы слишком легкие выходные. Скажите девочке, чтобы прекратила симулировать и отправлялась завтра в школу, а иначе я приду и отшлепаю ее. Знаете, для этого она еще не слишком взрослая.
– Спасибо вам, доктор. – Маделин проводила его к двери. Чувствовала она себя просто отвратительно, ей было ужасно неловко и перед Николасом, и перед доктором.
Маделин взяла Николаса за руку:
– Ник, я уверена, что ты прав, но мы не можем рассказать ей обо всем прямо сейчас. Не надо.
– Почему? – холодно осведомился он.
Маделин пожала плечами, не найдя сразу подходящих слов.
– О… просто я хочу, чтобы между нами все было… правильно и честно, а сейчас наши отношения здорово испортились, и небеса знают, к чему могут привести наши разногласия.
Николас насупился.
– Маделин, да ты просто-напросто боишься сказать ей! – тоном обвинителя заметил он. – Сегодня уже воскресенье, вспомни-ка. Моя мама прилетает в среду, а в четверг мы отправляемся в Вилентию. Сколько ты намерена откладывать?
– Я не знаю… – Маделин отвернулась. – Все так внезапно…
– Внезапно?! Внезапно?! Маделин, ты хочешь, чтобы я безропотно ждал, пока ты наберешься достаточно смелости, чтобы сказать своей дочери в лицо о том, что должно сделать тебя счастливой, я не ошибаюсь?
– Нет, я вовсе не хочу ждать. Просто я не хочу разбить Диане сердце…
– По-моему, разбить черствое сердце твоей дочери гораздо труднее, чем кое-кому другому, – проворчал Николас. – Так ты скажешь ей сейчас? – жестко осведомился он.
– Я… я… Николас, пожалуйста…
Но Николас, резко вскочив, схватил дубленку – лицо его при этом было совершенно непроницаемо, хотя глаза гневно сверкали.
