прицепила цистерну с бензином к составу с цистернами с мазутом для нас и так ночью и закатила на завод. Пока документы на груз от железной дороги поступили в наш железнодорожный цех, грузчики, увидев столько «бочек» сразу, и в страхе, что они не успеют столько цистерн сразу разгрузить и помыть за 15,2 часа, погнали состав к мазутохранилищу и слили в него все, в том числе и бензин. Ну что было делать?
А вот дикий случай контроля финансовых органов. Какие-то московские экономические придурки, из числа тех, кто готовил Правительству СССР постановления, съездили за границу и привезли оттуда «блестящую экономическую идею» — оказывается, у промышленности СССР оборотных фондов больше, чем ей надо, а от этого вся бесхозяйственность и невозможность построить Коммунизм. А вот на японских заводах этих самых оборотных средств раз в десять меньше, чем у нас, вот потому-то японцы так усиленно и развиваются.
Поясню о чем речь. Заводам для нормальной работы требуются запасы сырья, материалов и оборудования, отсутствие которых может вызвать остановку завода. Все это стоит денег и называется оборотными фондами. При наших зимах и длине дорог для подвоза, во избежание вероятных сбоев снабжения, наши заводы имели соответствующие запасы, скажем, по нормам наш завод за лето к зиме запасал трехмесячный запас сырья. Это было тем более разумно, потому что летом и рудникам легче работать, и железная дорога не так сильно загружена. Но московские умники попрекали нашу промышленность тем, что в Японии, дескать, на заводах и складов-то нет, и что там запасы не более чем на 5 дней, соответственно и оборотных средств японцам надо очень мало. (Потом выяснилось, что японские заводы имеют запасы больше, чем у нас, но только их склады не входят в состав их заводов, а являются отдельными фирмами, но московским придуркам не хватило ума в этом разобраться.) Соответственно появилось решение Правительства сократить на заводах СССР оборотные фонды, и, соответственно, финансовые органы стали это сокращение контролировать изуверским способом: если у тебя оборотных фондов больше, чем по норме, то банки не давали ничего покупать — останавливали завод на «законных» основаниях.
А у нас в этом плане сложилось тяжелейшее положение — проект строительства завода все время менялся, ранее запланированные цеха и участки не строились, а оборудование на них уже было заказано и пришло. Так, в частности, на складах завода лежало оборудование двух цехов по производству электродной массы, которые так и не начали строить; было начато, но не было закончено строительство копра, так как с завода сняли задание по выплавке синтетического шлака, который на этом копре должен был дробиться, и т. д. и т. п. Продавать оборудование, даже ненужное, завод не имел права — такая уж была «самостоятельность» советских хозяйственников. Нужно было сообщить о ненужном оборудовании министерству, оно сообщало Госплану, и тот, якобы, должен был найти, кому ненужное нам оборудование нужно, тому и передать. Но я не помню, чтобы эта схема хоть когда-нибудь сработала, хотя наш отдел оборудования постоянно сообщал наверх, что у нас склады затоварены ненужным заводу оборудованием. Вот и получилось, что у нас на заводе под видом оборотных фондов лежит то, что нам не нужно, а тут банк прекращает оплату того, что нужно для работы. И банку, как и любому контролеру, наплевать, будешь ли ты работать или остановишься, ему главное отчитаться в своей полезной деятельности контролера. Что делать?
И тогдашний директор С.А.Донской принимает единственно возможное решение, о котором, безусловно, все начальники и контролеры знали, — он приказывает нам, начальникам цехов, принять в цеха все ненужное оборудование со складов завода и «списать его на производство». Это означало, что мы, якобы, установили это оборудование в своих цехах и начали на нем работать, списывая с него стоимость на себестоимость продукции. По норме амортизации (тогда это было обычно 1/7 в год) через 7 лет оборудование как бы «изнашивалось» и списывалось с баланса цеха окончательно. Но это новое оборудование в цехах не было нужно, ящики с ним мешали работать (ведь это цех, а не склад), и начальники цехов все это новое оборудование прямо со складов вывозили в металлолом, оставляя себе только бумаги, что оно, якобы, в цехах. В тот год мы уничтожили оборудования на огромную сумму, но финансовые органы смогли отчитаться, что они доблестно выполняют решения партии и правительства и «приводят в норму оборотные фонды предприятий».
У меня дело обстояло так. Я тоже получил в ЦЗЛ массу оборудования, которое ну никак не мог приспособить в цехе, посему тоже вывез его в металлолом. Но воздушный компрессор, очень мощный, мне было страшно жаль (хохол все-таки!). И мы здоровенный ящик с ним и более мелкие ящики с комплектующими сняли краном и поставили в экспериментальном участке. Сначала я предлагал его другим цехам завода, потом городским предприятиям и колхозам, предлагал просто так — ну жалко мне было такую ценную вещь, на которую пошло столько человеческого труда, прямо в консервирующей смазке выбрасывать в металлолом. Один директор совхоза вроде загорелся его забрать, но когда узнал мощность двигателя, то сник — у него в совхозе не хватило бы электроэнергии его эксплуатировать. А экспериментальный меня долбит и долбит: из-за этих ящиков они банки с сырьем и металлом вынуждены складывать в три этажа, а это уже опасно и может привести к травмам. Пришлось махнуть рукой — слесари компрессор разрезали и вывезли в металлом.
А буквально через пару месяцев сижу на оперативке в цехе № б, и вдруг выясняется, что допущена проектная ошибка, и что в этом цехе не хватает сжатого воздуха. Компрессорная завода быстро увеличить его подачу не могла — требовалось ее расширение, заказ дополнительных компрессоров и т. д. И отделу оборудования дали срочное задание — найти хоть какие-нибудь компрессоры, чтобы решить эту проблему. А я сидел, как обкаканый, потерпел бы еще три месяца и, глядишь, помог бы заводу списанным мне в цех компрессором. Но при чем тут я? Это ведь если бы контролеры не заставили нас уничтожать оборудование, то компрессор бы ждал этого случая у нас на складе.
Теперь уместно вспомнить и о народном контроле, вернее, о том, во что выродилась эта когда-то нужная организация. Вспоминаю такой анекдотический случай из черного юмора. На еженедельных заводских оперативках обязательно присутствовал начальник ОРСа (отдела рабочего снабжения), и начальники цехов довольно часто попрекали его за работу заводских столовых: то посуды мало и приходится ждать, когда помоют, то целую неделю в меню одна курятина и т. д. и т. п. И как-то в какой-то праздничной компании наша приятельница, директор одной из заводских столовых, начала нас ругать — вот какие мы, начальники цехов, несносные, нажалуемся директору завода, тот отругает начальника ОРСа, а тот потом ругает их, директоров столовых.
Я удивился, неужели наши, довольно товарищеские требования к столовым являются единственным раздражающим фактором для директора столовой? А как же народный контроль? Он же регулярно проверяет столовые: закладку продуктов, качество еды и т. д. и т. п. Ведь от него должны идти главные неприятности директорам столовых.
— Да что народный контроль, — пренебрежительно ответила приятельница. — Они придут, нахватают дефицитных продуктов, да еще и на халяву выпьют. Тут как-то пришел С, — она назвала фамилию члена заводского народного контроля, — попросил опохмелиться, засосал полбутылки коньяка, тут же упал на мешки с сахаром и заснул. И, гад, обмочился и обмочил весь сахар под собой.
— Ну, какие проблемы, ведь вы же этот сахар наверняка в компот вбросили, — пошутил я, чтобы ее подначить.
Но она вдруг наивно подтвердила:
— Вбросили, но ведь все равно неприятно!
Да уж! Но я расскажу о своем случае с народным контролем, который произошел через некоторое время после случая со злополучным компрессором. Пришло время и заводскому народному контролю отчитаться в своей полезной деятельности, и его председатель, мой сосед по коридору, начальник ОТК завода С.С. Черемнов, выбрал, паршивец, меня в качестве мальчика для битья. Сделал у меня в ЦЗЛ ревизию и, естественно, «обнаружил», что у меня не хватает того самого оборудования, включая этот компрессор. И городской народный контроль оштрафовал меня на треть зарплаты — обозначили, сволочи, свою полезную деятельность. Я потом, правда, заставил за это и Черемнова попотеть, хотя до материальных потерь с его стороны дело не довел, все же я не такой бессовестный, чтобы так поступить с товарищем по работе.
А вот еще славные контролеры — Лаборатория государственного надзора (ЛГН), которая контролировала качество продукции. Расскажу такой случай. Когда-то во времена царя Гороха, когда кремнистые сплавы только начинали плавить, в море взорвался пароход, везший в трюмах ферросилиций.
