Третья мировая над Сахалином, или кто сбил корейский лайнер?

факты для поддержки предвзятых идей. Результаты получаются еще хуже, когда всем процес­сом руководят сильные политические или институциональ­ные интересы.

С самого начала проблема со случаем KAL 007 заключа­лась в том, что несколько правительств, над которыми до­минировали США, представили миру не столько теорию, сколько ортодоксию. А именно: KAL 007 сошел с курса слу­чайно, ненамеренно и в одиночестве и летел, нарушая со­ветское воздушное пространство, над Камчаткой и Сахали­ном до тех пор, пока не был сбит советским перехватчиком и не упал в море у берегов Сахалина.

Большая часть того, что в то время писала об этой ка­тастрофе широкая пресса, и то малое, что добавлено с тех пор, было вариациями на эту тему. Самолет сошел с курса непреднамеренно, потому что в инерционную навигацион­ную систему были введены неверные координаты. Или он сошел с курса потому, что пилот непреднамеренно оставил автопилот спаренным с магнитным компасом. И так далее и тому подобное. Публике предлагался целый «шведский стол» теорий о мелочах в пределах того же самого фаль­шивого каркаса. Даже революционная теория о том, что Со­веты приняли KAL007 за RC-135 и сбили его над Сахали­ном по ошибке, не выходила за рамки этой фундаменталь­ной ортодоксии.

Моя идея заключалась в том, чтобы посмотреть на фак­ты. Когда вы находите нечто, противоречащее ортодоксаль­ной версии событий, это, конечно, важно. Но еще важнее видеть, какие были сделаны выводы, так, чтобы вы могли посмотреть на другие свидетельства, чтобы ниспровергнуть или подтвердить их. Ко времени начала заседания Ассоциа­ции факты уже сказали о многом. Оставалось много вопро­сов. Но из имеющихся свидетельств следовали два пункта. Во-первых, KAL 007 не был сбит над Сахалином, а разбился в Японском море в нескольких сотнях миль к югу от офици­альной зоны поисков. Это доказано тем фактом, что течение идет на север и обломки авиалайнера не были обнаружены в официальной зоне поисков в течение недели. Во-вторых, обломки, найденные в день катастрофы в нескольких раз­личных ареалах у Монерона, показали, что здесь были сби­ты несколько военных самолетов, из которых, по крайней мере, один был американским.

Ассоциация заранее разослала пресс-релиз всем токий­ским газетам и телестанциям. Рано утром после моего воз­вращения из Северной Японии я получил сообщение от

Кенжи Мацумото, репортера «Асахи Симбун», одной из са­мых больших ежедневных газет мира с 6- миллионным ти­ражом. Он получил пресс-релиз и просил меня увидеться с ним как можно скорее. Мы договорились встретиться в 9 часов утра в вестибюле отеля JAL в Кавасаки, в котором я снимал номер. Мацумото прибыл вовремя. Он был ниже меня ростом и довольно плотным, с пытливым выражени­ем на лице. Он напомнил мне вымышленный персонаж — французского детектива Рулетабля. Он говорил быстро, час­то проглатывая слова, и я с трудом понимал его. Заседание должно было состояться еще через неделю, но Мацумото хотел знать как можно больше деталей для статьи, кото­рую он готовил. Его больше всего впечатлил тот факт, что большая часть того, о чем я ему говорил, была доступна в газетных архивах и в библиотеке Японского национально­го собрания.

В силу своей убежденности, что был сбит один-един­ственный самолет, он никогда не придавал особого значе­ния противоречиям и непоследовательности официальной истории. Что касается различий между японской и амери­канской версиями событий, он приписывал их политиче­ской позе обоих правительств. Но сейчас я придал массе фактов взаимосвязи и привлек его внимание к свидетель­ствам о количестве сбитых самолетов.

Он понял, что я могу оказаться прав. Я пригласил его к себе, чтобы он мог взглянуть на документы, которые я со­брал, и осмотреть фрагменты, найденные на берегах у Сай и на острове Окушири. Мацумото стал чрезвычайно озабо­ченным. Он был молодым, начинающим репортером и все еще находился под влиянием жесткой дисциплины япон­ской школьной системы, в которой уважение к власти и повиновение старшим является первостепенным. Вот по­чему он был не способен, по крайней мере поначалу, при­знать, что документы JASDF могли умышленно утверждать, что эти фрагменты являлись остатками самолетов- мишеней, хотя в действительности принадлежали корейскому авиа­лайнеру. Его первая реакция заключалась в том, чтобы при­нять, не задавая вопросов, тот факт, что обломки являют­ся остатками мишеней только потому, что так утверждала JASDF. Вопрос о том, чтобы поставить под сомнение заяв­ление властей, имел для него буквально сакральное значе­ние. И идея проведения расследования, чтобы доказать их ошибочность, была, для Мацумото призывом к совершению преступления против государства.

Но мне удалось посеять сомнения, и как репортер Ма­цумото знал, что должен делать. Его главный редактор по­ручил ему встретиться со мной, чтобы он смог получить для газеты как можно больше информации, и он не мог отка­заться от этого задания. Он должен был стать свидетелем моих усилий определить, правду ли говорили представите­ли JASDF, заявляя, что обломки принадлежат самолетам-ми­ шеням. Я буквально ощущал конфликт между его уважени­ем к властям и его обязанностями как репортера. Послед­ние победили. На следующий день он отправился со мной в штаб-квартиру японских воздушных сил самообороны, где связался с офицером штаба.

Капитан М. уже ждал нас. Он был пилотом, временно прикрепленным к штабу. Мацумото уже объяснил ему по телефону о цели нашего визита. Но, к сожалению, у него не было документов о так усиленно обсуждаемых самолетах-мишенях. «Ну мы на самом деле не так часто их использу­ем», — сказал он нам. Я показал ему один из фрагментов с ячеистой структурой, который принес с собой, и спросил, что он о нем думает.

«Может ли это быть обломком от одной из ваших ми­шеней?»

Капитан М. внимательно рассмотрел фрагмент.

«Я не инженер. Я пилот и видел мишени только на рас­стоянии. Но одно я вам могу сказать, наши мишени нико­гда не красятся, а здесь я вижу следы краски. Кроме того, наши мишени используют металлическую арматуру. И, учи­тывая размеры вашего фрагмента, я сомневаюсь, что это часть самолета- мишени. Мы используем их для трениро­вок в стрельбе из пулеметов, которые обычно оставляют множество отверстий. Мы никогда не используем мишени для тренировок в стрельбе ракетами, потому что это было бы слишком опасно для самолета-буксировщика. Поэто­му наши мишени не рассыпаются в воздухе, они сохраня­ют свою обычную форму, даже если под конец они выгля­дят как сита. Я не могу быть абсолютно уверенным, но я не думаю, что этот фрагмент является частью нашей мишени. Для того чтобы быть в этом совершенно точно уверенны­ми, вам нужно, чтобы его изучил производитель».

Затем капитан взял лист бумаги и, сделав набросок са­молета-мишени, протянул его мне. Мы поблагодарили его и вышли.

Мацумото выглядел обескураженным. У нас все еще не было никаких доказательств того, что обломки принадлежа­ли корейскому лайнеру, но мы были совершенно точно уве­рены, что они не могли принадлежать самолету-мишени. За­чем же тогда лгать и говорить, что это часть самолета-ми­шени, если не собираешься скрыть какой-то важный факт? Логика ситуации указывала на корейский лайнер.

Первоначально Мацумото пришел ко мне с намерени­ем написать о моем расследовании одну или две колонки. Неожиданно он увидел все в ином свете. Учитывая усили­вающийся интерес к теме, он сейчас думал о глубокой ста­тье на одном или двух листах или даже о серии статей. За два дня он настолько погрузился в эту историю, что в до­полнение к своей первоначальной статье он сейчас собирал­ся начать собственное расследование.

Предупрежденные объявлением Ассоциации, и другие журналисты стали просить о предварительных интервью. Среди них были два советских репортера, Сергей Агафо­нов, токийский корреспондент «Известий», и Сергей Выху­холев из Агентства печати «Новости». Я решил организовать пресс-конференцию 15 декабря, за два дня до ассамблеи, на которую я пригласил нескольких журналистов, включая двух советских репортеров, представителей Франс Пресс, «Киодо», «Йомиури Симбун» и Мацумото от «Аасахи Симбун».

На пресс конференции пятнадцатого числа Агафонов и Выхухолев вели себя хорошо и были настроены дружелюб­но. Оба отлично говорили по-японски, что сильно упроща­ло дело, поскольку все другие участники были японцами. Они задали ряд вопросов и, казалось, с трудом могли со­гласиться с тем, что советские перехватчики сбили над Са­халином несколько самолетов. Я показал им отчет ИКАО, в котором советские представители заявили, что пленки с за­писями голосов пилотов были сфабрикованы ЦРУ.

«Если советские представители отвергли американскую версию, то это потому, что оригинальная советская версия отличалась от нее, и мне бы очень хотелось на нее взгля­нуть, — говорил я им. — Не