— Счастье твое, что не упала со стороны сердца.
— Счастье твое, что не разбила тебе голову.
— Счастье твое, что тебя вытащили из огня.
— Счастье твое, что погасили огонь на тебе.
— Счастье твое, что вовремя приехала «скорая помощь».
— Счастье твое, что оперировал тебя доктор Раду…
— Счастье твое, что тобой занимается доктор Джеорджеску.
— Счастье твое, что ты живешь. И эта девушка, какое счастье.
Девушка. Это была практикантка из медучилища. Я — больной номер два, палата Е.
— Травма грудной полости… Ребра с третьего по девятое… Плевра… Легкое…
Голос медика однообразный, монотонный. Кто-то сдержанно зевает, прикрывая рот рукой. Сегодня понедельник, значит, вчера… Еще один танец, еще один фант [25], еще кофе, дело доходит до полуночи, и, пока попадешь домой, валишься с ног, так спать хочется. А в понедельник еще один новый больной — откуда его принесло?
— Состояние после жара… Частичная потеря памяти… Принимает антибиотики… Снотворное…
Валишься с ног после бессонной ночи…
— Было премиленько, а ты почему не пришла?
Зевавшая ходит от больного к больному, как ворона от дерева к дереву. Не очень здорово, но что поделаешь. Одна жизнь у человека, и как ее пробежишь, как ее проведешь…
— На аккордеоне играли что-то быстрое… Петрикэ целуется фантастично, не то что Никки…
До больного ли тут, даже если речь идет о травме грудной клетки? Их вон сколько — целый журнал.
Девушки снимают и оставляют в раздевалке для учащихся белые халаты и идут досыпать домой или, кто знает, куда еще?
Но одна возвращается, пробежав восемнадцать ступенек:
— Я приду и после обеда. Что тебе принести?
Смотрю на нее непонимающим взглядом.
— Хорошо. Подумай еще. Но я все равно приду.
И уходит, как будто уверена, что мысленно я устремился за ней. Но действительно, чего мне хочется и что она может принести? Я люблю романтиков. Давно не читал стихов. Романтики…
У нас в лицее был преподаватель всемирной литературы, который мне поначалу показался довольно подозрительным — полусонный вид, большой нос, какие-то клыкастые зубы, длинный как жердь, хилый, опущенные плечи, очки на кончике носа, забавная лысина. Но он — что правда, то правда — нас покорил. Когда он поднимал вверх свой длинный сухой палец, даже несмотря на то, что очки у него висели на кончике носа, все знали: еще мгновение — и он достанет с неба звезду и насадит ее на церковный купол. Необыкновенная мимика — и вот уже горбун из Нотр-Дам распростерся у бездыханного тела Эсмеральды на влажном песке, чтобы умереть рядом с возлюбленной. Я люблю романтиков.
Как тебе повезло с этой девушкой!
Она действительно пришла после обеда как посетительница. С чем можно прийти навестить больного в больнице, если он, как я, молод и к тому же недвижим? Вначале я думал, что это будут цветы, много цветов — сейчас ведь сезон цветов. Цветы и, пожалуй, фрукты. Персики и сладкие яблоки. Менее вероятно — шоколад, компот, конфеты.
Ничего похожего. Села на стул возле моей кровати и начала читать. Прочитав несколько строф, спросила:
— Тебе нравится Альфред де Мюссе?
«Да, здорово старается, — думаю я. — Уж очень старается выглядеть естественной, плутовка…»
— Тебе очень повезло с доктором Раду.
— Доктор Раду. Кто этот тип?
— Как кто? Врач, который тебя оперировал!
Хорошо, хорошо, знаю я его — того высокого мясника с квадратным торсом, с седыми вьющимися волосами, с лицом, словно развороченным рогами взбесившегося быка. Крепкий мужчина. Его атлетически сложенная фигура культуриста могла бы украсить обложку любого журнала. Но, оказывается, это еще не все.
— Доктор Раду известный наш специалист в области хирургии и легочной патологии. Его труды публикуются в нашей стране и за рубежом. Его приглашают на международные конгрессы.
— Не слишком ли он задержался в Брэиле?
— Он сам так хотел… Маленький диспансер он превратил в известную клинику. Профессора из Бухареста направляют к нему сложных больных. Приезжают и иностранцы.
— Его осыпают цветами!
— Какой ты смешной! Он принес к нам в училище несколько иностранных журналов. Мистер такой-то из Австралии на водных лыжах борется с волнами, восстановил же его здоровье в Румынии, в стране на юго-востоке Европы, доктор Раду. Он возвратил его к нормальной жизни и любимым видам спорта.
— А я-то думал, что он находится здесь ради меня…
— Я же говорю, что ты смешной.
— Он преподает в вашем училище?
— Нет. Он только один раз читал у нас лекцию.
— После которой у половины из вас заболели легкие и вы захотели лечь к нему в клинику.
— У тебя богатое воображение.
— Видимо, мне действительно повезло. Три ребра или, может, пять?
— Если ты даже этого не знаешь…
— Дорогая, постой-ка. Твой доктор Раду не творец ли создатель?
— Да, в своем роде…
— Так-так, ты появилась здесь как раз после того, как он отрезал мне пять ребер или три… Доктор, доктор, вот кто вы есть на самом деле! Слишком расточительно расходуете начальную материю… Из пяти ребер можно создать маленький гарем.
— Это хорошо, что тебе весело, что ты шутишь.
— Ева моя, один поцелуй!
Она смеется, но не больше.
Ева… Воспоминания моего детства заставляют до сих пор сомневаться в каждом, кто начинает меня очаровывать. Обжегся на молоке, дуешь и на воду. Химеры моего детства…
— Кто вы, Ева?
— Прошу тебя, не называй меня так! Меня не Евой зовут.
— Кто же ты тогда, девочка, если тебя не сотворили из моего ребра?
— «И я кусок глины с глазами…»
— Оставь литературу… Впрочем, если тебе непременно хочется, вернемся к романтикам.
— Тебе не кажется, что наша беседа не совсем естественна, что…
— Да, пожалуй, как будто мы в какой-то драме абсурда. У нас был преподаватель литературы, который много рассказывал нам о Беккете, Ионеско, Гурмузе. И вот мы словно в одной из их пьес. Конечно, все неестественно, а что естественного во всей этой истории? Ты пришла с томиком Альфреда Мюссе, уселась здесь и читала бы, пока я не заснул или, может быть, впал в гипнотическое состояние. На второй день, и на третий, и на четвертый тоже. И так постоянно до тех пор, пока у меня не пропадет желание вообще говорить. Мне кажется, мы не понимаем друг друга.
— Не знаю, почему мы не понимаем друг друга.
— Потому что не знаем многого другого. Я, во-первых, не знаю, кто ты, почему ты здесь?
— И ты из этого делаешь проблему?
— В поезде, трамвае, столовой, на пляже, в кино, где угодно, я знаю, что моя соседка, если она есть, имеет определенную цель — она путешествует, обедает, загорает, смотрит спектакль. В любом случае мотив понятный… А вот что касается тебя, то я не могу объяснить, то есть не могу нащупать логику — почему ты здесь, со мной…
