Но если наш современник может из известных фактов лепить ту картину, которая нужна ему в каких-то полемических целях, хоть и не отражает действительности, то почему же историки прошлого не могли заниматься тем же самым? И могли, и занимались – хотя сразу оговоримся, среди деятелей любой науки, а паче того публицистики, не говоря уже о политике, всегда найдутся люди непорядочные. Уж в этом-то деле история не держит монополии.
Иван Солоневич приводит интересный пример фальсификации из недолгой истории Временного правительства, когда специальная комиссия пыталась обнаружить хоть какие-то следы преступлений царского режима, и не нашла их:
«У меня был старый товарищ юности – Евгений Михайлович Братин. В царское время он писал в синодальном органе «Колокол». Юноша он был бездарный и таинственный, я до сих пор не знаю его происхождения, кажется, из каких-то узбеков. В русской компании он называл себя грузином, в еврейской – евреем. Потом он, как и все неудачники, перешёл к большевикам. Был зампредом харьковской чрезвычайки и потом представителем ТАСС и «Известий» в Москве. Потом его, кажется, расстреляли: он вызван был в Москву и как-то исчез.
Летом 1917 года он перековался и стал работать в новой газете «Республика», основанной крупным спекулянтом Гутманом. В те же времена действовала Чрезвычайная следственная комиссия по делам о Преступлениях старого режима. Положение комиссии было идиотским: никаких преступлений – хоть лавочку закрывай. Однажды пришёл ко мне мой Женька Братин и сообщил: он-де нашёл шифрованную переписку Царицы и Распутина с немецким шпионским центром в Стокгольме. Женьку Братина я выгнал вон. Но в «Республике» под колоссальными заголовками появились братинские разоблачения: тексты шифрованных телеграмм, какие-то кирпичи. Чрезвычайная комиссия, однако, обрадовалась до чрезвычайности, – наконец-то хоть что-нибудь. ЧК (чтобы отличать от большевистской ЧК, эту комиссию Временного правительства принято называть «муравьёвской») вызвала Братина. Братин от «дачи показания» отказался наотрез: это-де его тайна. За Братина взялась контрразведка – и тут уж пришлось бедняге выложить всё. Оказалось, что все эти телеграммы и прочее были сфабрикованы Братиным в сообществе с какой-то телефонисткой».
Дело ограничилось только тем, что из газеты Братина выгнали. Лет двадцать спустя, сообщает Солоневич, он обнаружил следы братинского вдохновения в одном из американских фильмов.
Так пишется история.
Кстати, о том, как «следы вдохновения» могут попадать в историю, есть замечательное размышление бывшего секретаря Сталина, Бориса Бажанова: что случилось бы, останься Ленин жив. Приведём его.
«…Когда я пришёл в Политбюро, Ленин уже был разбит параличом, практически не существовал. Но он был ещё в центре общего внимания, и я мог много о нём узнать от людей, которые все последние годы с ним работали, а также из всех секретных материалов Политбюро, которые были в моих руках. Я мог без труда отвести лживое и лицемерное прославление «гениального» Ленина, которое делалось правящей группой для того, чтобы превратить Ленина в икону и править его именем на правах его верных учеников и наследников. К тому же это было нетрудно – я видел насквозь фальшивого Сталина, клявшегося на всех публичных выступлениях в верности гениальному учителю, а на самом деле искренне Ленина ненавидевшего, потому что Ленин стал для него главным препятствием к достижению власти. В своём секретариате Сталин не стеснялся, и из отдельных его фраз, словечек и интонаций я ясно видел, как он на самом деле относится к Ленину. Впрочем, это понимали и другие, например Крупская, которая немного спустя (в 1926 г.) говорила: «Если бы Володя жил, то он теперь сидел бы в тюрьме» (свидетельство Троцкого, его книга о Сталине, французский текст, стр. 523).
Конечно, «что было бы, если бы» всегда относится к области фантазии, но я много раз думал о том, какова была бы судьба Ленина, если бы он умер на десяток лет позже. Тут, конечно, всё зависело бы от того, удалил бы он вовремя (то есть в годах 1923—1924) Сталина с политической арены. Я лично думаю, что Ленин бы этого не сделал. В 1923 году Ленин хотел снять Сталина с поста Генерального секретаря, но это желание было вызвано двумя причинами: во-первых, Ленин чувствовал, что умирает, и он думал уже не о своем лидерстве, а о наследстве (и поэтому исчезли все соображения о своём большинстве в ЦК и об отдалении Троцкого); и во-вторых, Сталин, видя, что Ленин кончен, распоясался и начал хамить и Крупской и Ленину. Если бы Ленин был ещё здоров, Сталин никогда не позволил бы себе таких выступлений, был бы ярым и послушным приверженцем Ленина, но втихомолку создал бы своё аппаратное большинство и в нужный момент сбросил бы Ленина, как он это сделал с Зиновьевым и Троцким.
И забавно представить себе, что бы потом произошло. Ленин был бы обвинён во всех уклонах и ошибках, ленинизм стал бы такой же ересью, как троцкизм, выяснилось бы, что Ленин – агент, скажем, немецкого империализма (который его и прислал для шпионской и прочей работы в Россию в запломбированном вагоне), но что революция всё же удалась благодаря Сталину, который вовремя всё выправил, вовремя разоблачил и выбросил «изменников и шпионов» Ленина и Троцкого. И смотришь, Ленин уже не вождь мировой революции, а тёмная личность. Возможно ли это? Достаточно сослаться на пример с Троцким, который, как оказывается, не был центральной фигурой октябрьского переворота, не был создателем и вождём Красной Армии, а просто был иностранным шпионом. Почему бы и Ильичу? Ну, скажем, потом Ленина после смерти Сталина, может быть, «реабилитировали» бы. А Троцкого реабилитировали?»…
Как уже сказано, с начала 1990-х годов началось вторжение зарубежных СМИ, несущих идеологическую и информационную составляющую западной модели демократии, на российский информационный рынок. Это быстро сказалось на отечественной теле-, радио-, газетно-журнальной продукции, начиная от калькирования западных программ, оформительских моделей газет и журналов до коверкания родного языка. Названия наших передач тоже испытывают западное влияние: их создатели не могут теперь обойтись без слов «шоу» и «хит».
Кабы разговор шёл только о появлении в обиходе новых слов, можно было бы махнуть рукой. В прошлом веке кое-кто возражал против слова галоши, предпочитая мокроступы. Теперь брюзжат при звуке слов дилер, брокер, эксклюзив и других. Однако известно, если вещь или понятие пришли от иноязычного народа, то вместе с ними придут и слова для обозначения этой вещи или этого понятия. Например, не нами был изобретен компьютер, и незачем придумывать «русскоязычное» название для него и других связанных с ним приборов. Хотя, конечно, печататель может показаться кому-нибудь словом более пригожим для русского уха, нежели принтер.
Русский язык принял огромное множество слов из десятков языков. «Класс – слово латинского происхождения. Школа – слово греческое. Портфель – французское, ранец – немецкое, карандаш – тюркское, тундра – финское, пионер – английское, томагавк – алгонкинское, конфета – итальянское, чай – китайское. Из голландского – люк, малайского – орангутанг, хинди – сахар, персидского – сироп, турецкого – киоск, японского – каратэ, ацтекского – шоколад, еврейского – бегемот»[25] .
Но! Вынуждены сказать здесь очень большое «но». То, что происходит в России сейчас, только внешне похоже на приток новых слов, которые обогатят язык, со временем встроившись в его грамматику и ономасиологию. На самом деле идет замена словарного запаса русского языка. Эволюция эта – одно из проявлений массовой американизации страны.
Россия с потрясающей скоростью превращается в сырьевой придаток США и Европы. Основные доходы от внешней торговли даёт теперь не промышленная продукция, а продажа сырья. Мы брали у США кредиты, чтобы развивать добывающие отрасли, и вот наступает год, когда начинаем возвращать не только проценты, но и основную сумму долга. Приходит время, когда Россия будет вывозить в Америку свои богатства, а вдогонку – деньги, потраченные на добычу этих богатств! И это надолго; это навсегда. Мы посадили себе на шею нового хозяина.
Для общения с хозяином и вырабатывается язык-сленг. Нам, аборигенам, надо знать меньше тысячи слов, чтобы хозяева нас понимали. И мы видим (и слышим), что нужные для общения русские слова заменяются на английские, при сохранении русской грамматики. Фразы произносятся по радио и телевидению хоть и по-русски, но с английской (американской) артикуляцией, чтобы приучать к их
