образцом. Готовясь к действиям, необходимо сопоставить свои поступки с (желаниями) неба. То, что небо желает, делай это, а что небо не желает, запрети делать. Однако что же небо желает и чего оно не желает? Небо непременно желает, чтобы люди взаимно любили друг друга и приносили друг другу пользу, но небу неприятно, если люди делают друг другу зло, обманывают друг друга».
«… Если год урожайный, то люди становятся гуманными и добрыми. Если год неурожайный, то люди становятся негуманными и злыми».
«…Если благородные и мудрые управляют глупыми и низкими, то царит порядок. Если же глупые и низкие управляют благородными и мудрыми, то будет смута. Благодаря этому знаем, что почитание мудрости есть основа управления страной».
Мы затрудняемся определить, что в этих высказываниях, особенно в последнем, вынудило историков сделать вывод о «древности» автора. Кажется нам, что непосредственно из текстов «Мо-цзы» вообще никакой хронологии вывести нельзя. По нашей синусоиде выходит, что это линия № 5, реальный XIII век, но так не хочется впадать в догматизм: подобные тексты могли быть написаны и одним и двумя столетиями раньше (или позже).
Надо помнить, что историю Китая сочиняли иезуиты в XVII веке, и вот что мы читаем о результатах их работы у Д. Дубровской:
Любопытно, что латинская форма написания имени Адама Шалля, приведенная в книге, – Scaliger.
Теперь мы вступаем в роковой XIV век, линия № 6 – время чумы и гражданских войн. В середине века на деле кончилась античность, в конце его или в начале следующего началось ее же возрождение. Этому периоду мы посвятили уже столько внимания в других главах, что ограничимся здесь лишь одним автором.
«И имя», говорится, «Деве, Мариам», – это же слово в переводе означает «Госпожа». Представляет же это имя и достоинство Девы и утверждение Девства, и особенность образа Ея жизни, и во всем тщательность, и выразить это одним словом – всенепорочность. Ибо господственно (т. е. с истинным величием) нося знаменательное имя Девы, она имела полное обладание чистотой, будучи Девой и телом и душою и силами души, и богатея всеми телесными чувствами, не имеющими ни малейшей зазоринки; и все до такой степени полностью и утвержденно, и, так сказать – как это приличествует Госпоже, во всем ненарушенно на все времена; как Она затворенная Дверь сокровищницы и запечатанная книга, хранящая от очей сокровенные писания, посему и было написано о ней: «Сия есть Книга запечатленная», и – «будет Дверь заключена, и никто же пройдет Ею».
Итак, Дух Святый не только посылается, но и Сам посылает Сына, посылаемого от Отца, из чего явствует, что Он одного с Ними достоинства и естества и обладает тем же действием и честью, что Отец и Сын. Итак, благоволением Отца и содействием Святаго Духа, по неизмеримой глубине человеколюбия, Единородный Сын Божий, приклонив небеса и сошед с высоты, был видим на земле, как Человек и был в нашей среде, и совершил и учил то, что – чудесно и велико и возвышенно и воистину приличествует Богу, а для послушающих Его – божественно и спасительно. Затем и добровольно страдав за наше спасение, и погребен и триднивен воскресши, он вознесся на небеса и возсел одесную Отца, и там содействовал сошествию Божественного Духа на Учеников, со-послав Его вместе с Отцем, как и обетовал им. Он же, возседая тамо в вышних, как бы взывает к нам оттуда: если кто желает примкнуть к этой славе и стать учеником Царства Небеснаго, и нарицаться сыном Божиим, и обрести безсмертную жизнь и неизреченную славу и чистое наслаждение и неиждиваемое богатство, – тот пусть слушается Моих заповедей и, по силе, подражает Моему образу жизни, и пусть жительствует так, как – Я, Который, пришедши плотию на землю, сотворил и научил, положив спасительные законы и представив в пример Меня Самого; ибо Своими делами и чудесами Господь сделал достоверным Евангельское Учение; запечатлел же Своими Страстьми; показал же великую пользу и спасительность Евангельского Учения Своим Воскресением из мертвых, Своим Вознесением на небеса и совершившемся наитием с небес Божественного Духа на Учеников, которое мы сегодня празднуем.
Если кто имеет к кому ненависть, пусть помирится и возвратится к любви, чтобы его ненависть и вражда с ближним не послужили свидетельством против него того, что он Бога не любит: ибо если брата своего, которого видишь, ты не любишь, то Бога, Которого не видишь, как можешь любить? Имея же любовь друг к другу, мы имеем любовь истинную, нелицемерную и делами ее обнаруживаем: в том, чтобы ничего и не говорить и не делать, более того – даже и не допуская слушать того, – что оскорбительно или вредно для нашей братии, как и возлюбленный Христу Богослов научил нас, говоря: «Братие, не любите словом и языком, но делом и истиною»…
… Любовь к миру и любовь к Богу не могут вместе пребывать в одном и том же человеке. Ибо любовь к миру является враждой к Богу. Посему опять он же говорит: «Не любите мира, ни яже в мире». Что же это такое: «яже (что) от мира», если не погоня за деньгами, от которой нет никакой пользы душе, плотские вожделения, высокомнение, земные желания? Все это не только не от Бога, но и отделяет от Него тех, которые имеют в душе эти (страсти), и умерщвляют душу, побежденную ими, и хоронить ее в золотом и серебряном кургане; что настолько хуже простой могилы, в которой мы обыкновенно хороним наш прах, насколько она, соответствуя нашим мертвым телам, запечатывает исходящий от них смрад и делает так, что он совершенно не чувствуется; золотой же и серебряный песок, насколько бы это пришло в голову богатых, употребляемый сверх того, делает умершаго еще более смрадным, так чтобы вплоть до неба и небесных Ангелов и Самого Бога Небеснаго доходил смрад и отталкивал, проистекающия с неба, милости Божия и благосклонность Его к усопшему.
… Ум, отступивший от Бога, становится или скотоподобным или демоноподобным и, выступив за пределы естества, вожделевает вещей чуждых естеству и не знает сытости в своей алчности: всецело отдает себя плотским вожделениям и не знает меры удовольствия…
Если же мы богословствуем и философствуем о предметах, совершенно не имеющих материи, что «первичной философией» называли «отроки Эллады», – лучше же сказать: отцы и основатели науки, – ничего не ведая о более возвышенном виде созерцания, но и в ней заключалась доля истины: потому что она (эта «первичная философия») отрицала возможность видеть Бога и указывала на то, что общение с Богом ограничивается мерой приобретения знания. Потому что говорить нечто о Боге и «встретиться с Богом» – не одно и то же: потому что первое нуждается в слове для высказывания, равно же и в искусстве красноречия, если кто намерен не только обладать знанием, но и применить его и передать дальше; нуждается оно также во всевозможных методах умозаключений, и вытекающих на основании доказательства необходимых выводов, а также – в примерах, которые или все или в большинстве черпаются на основании виденнаго и слышаннаго и близкаго для людей, вращающихся в этом мире; пусть же это все и отвечает мудрым века сего, хотя бы они и не были в совершенной мере очистившими (от грехов) свою жизнь и душу.
Стать же поистине близким Богу – невозможно, если только в процессе очищения себя мы не станем вне самих себя, лучше же сказать – выше самих себя, оставив при чувствах все то, что воспринимаем чувствами, поднявшись выше рассуждений и заключений и всякаго знания и самых мыслей; всецело оказываясь в действии духовного чувства, которое Соломон предрек, назвав его «божественным чувством», и достигая этого – превышающего всякое знание – неведения, а это то же, что сказать: превышающаго всякий вид общеизвестной философии, если, действительно, согласно ей, знание является ее целью».
Засим приведем не очень длинные цитаты из авторов линии № 6, а затем и № 7. Это – конец XIV и весь XV век. Богатство языка, свобода мысли, изощренность в построении фраз, изумительное владение предметом отличают всех: и «древних греков», и арабов, и византийцев, и «средневековых европейцев» этих линий веков. А ведь только в средневековой Европе овладевали печатью, развивали всеобщую грамотность… Каким же чудом сходных вершин достигли на 2-3-м траках нашей синусоиды? В рамках традиционной истории этот факт стилистического сходства сильно разнесенных во времени культур настолько удивителен, что историки просто не обращают на него внимания. (Они ни на что не желают
