Другая история литературы. От самого начала до наших дней

раннефеодальном эпосе, в сферу которых входило и «Слово о полку Игореве». Затем упоминаются циклы Гильома Оранжского и Доона де Майанса и другой раннефеодальный эпос, поскольку «по сюжетной ситуации, настроению и поэтической структуре, напоминающей четырехчастное строфическое членение с единообразными зачинами, заклинание Ярославны типологически приближается к этим западным песням и служит их своего рода архаическим преддверием».

Также пишут, что по ряду признаков «Слово» созвучно с «Песнью о моем Сиде». А «Песнь о Сиде» (Испания, XII век) сравнивают с «Илиадой», причем все перечисленные литературоведами стилистические черты поддаются имитации, и не исключено, что «Песнь о моем Сиде» – стилизация эпохи Возрождения.

«Слово» вступило в прямое противоречие с литературным процессом второй половины XII века… В «Слове» нет типичной для современного ему летописания религиозно-провиденциальной концепции…» (здесь и дальше Д. С. Лихачев). Неспроста не утихают споры о «Слове»! Оно тоже может оказаться стилизацией, например XVI века. Интересно, что подражанием «Слову» считается «Задонщина», написанная в XV веке. А не наоборот ли?

«Повесть временных лет», Нестор, XII век, – наверняка написана позже даже XVI века.

«Рассказы летописи о мести княгини Ольги древлянам за убийство ее мужа Игоря насыщены фольклорными мотивами многих народов… Подобные рассказы изложены Титом Ливием в повествовании о Ганнибале, в исландской саге о Харальде Суровом (зяте Ярослава), в монгольской летописи о Чингисхане».

В XIII веке появилось «Слово о погибели Русской земли»:

«Слово о погибели…» типологически соотносится с некоторыми из античных и средневековых памятников, воспевавших в более или менее сходных образах свое отечество. Таково описание Италийского полуострова в «Естественной истории» Плиния Старшего (I в.), Галилеи – в греческом тексте и в древнерусском переводе «Истории иудейской войны» Иосифа Флавия (I в.), Испании в «Испанской истории и великой общей истории» (XIII в.)».

I век и XIII век – одна и та же линия № 5.

В XIV веке, как почти везде в Европе, мы видим на Руси новый стиль: «плетение словес».

«В поисках опоры для своего культурного возрождения русские, как и другие европейские народы, обращаются к древности, но не к древности классической (Греция, Рим), а к своей национальной. И в этом следует видеть главную особенность русского Предвозрождения», – пишет Д. С. Лихачев. В том-то и дело, что в этом нет ничего особенного, потому что «классическая древность» – это и есть нормальное европейское Средневековье. И другие народы точно так же обращаются с конца XIV века к своей национальной классике, появляется множество стилизаций «под Средневековье» и на Руси, и в Европе, и даже в Индии и Китае.

«Этот повышенный интерес к «своей античности» – к древнему Киеву, к старому Владимиру, к старому Новгороду – отразился в усиленной работе исторической мысли… в обостренном внимании к произведениям XI – начала XIII в.».

Например былины об Алеше Поповиче были сложены именно в это время, тогда как былины об Илье Муромце гораздо более раннего происхождения. Так же и некоторые саги на Западе, внешне мало отличимые от более ранних, сложены в это время.

И кстати, нельзя сказать, что Руси не была знакома «античная» культура и система ценностей. Согласования с античными произведениями наших литературных работ литературоведы нашли, как мы это только что показали. А специалисты по изобразительному искусству нашли также схождения с античной Грецией в живописи.

«Для России… античность отнюдь не была далекой от современности, замкнутой в прошлом исторической эпохой, – пишет Г. Кнабе. – Творчество Рублева в целом и его «Троица» в частности были как бы заново открыты на рубеже ХХ века и с тех пор вызывали и вызывают… все большее количество отзывов, наблюдений и ученых анализов. Среди них обращает на себя внимание всеобщее ощущение реальной и очевидной связи этих произведений с искусством классической Греции».

А вот мнение Н. Деминой: «В своей разумной уравновешенности и соразмерности всему человеческому Рублев ближе к эллинам классической поры, чем к напряженно взволнованным людям эллинистического мира и Византии».

О чем же сообщают нам искусствоведы? А сообщают они, что художник Андрей Рублев (1360/70 – ок. 1430, линии № 6–7) в творчестве своем ближе эллинам классической поры (V–IV века до н. э., линии № 5– 6), чем к более высокой культуре эллинизированного мира (III–II века до н. э., линии № 7–8), или искусству Византии (ниже линии № 5). И это совершенно правильно. Россия линии № 6 сопоставима именно с линией № 5, потому что у нас искусство всегда отставало от европейского и средиземноморского уровня.

Из литературных произведений в XV веке на Руси появляются:

«Задонщина» – крупнейшее произведение о Куликовской битве, якобы обращение к примеру «Слова о полку Игореве» – начало века. «Сказание о Мамаевом побоище» – середина XV века. «Хождение за три моря» Афанасия Никитина.

«Сказание о князьях Владимирских», рассказывающее о происхождении русских князей от римского императора Августа.

В это же время или в начале XVI века появляется повесть о Вавилонском царстве, где развивается идея преемственности византийских монархов от Вавилона.

XVI век. «Великие Минеи-Четьи» митрополита Макария – собрание всех произведений, посвященных житиям святых. «Домострой». «Стоглав».

«Однако неудача Возрождения была завуалирована пышными формами официальной историографии… и появлением грандиозных «обобщающих предприятий» в литературе», – пишет Д. С. Лихачев, продолжая переживать за Русь. Но то же самое мы видим и в «древней» Греции в эпоху эллинизма, то есть, если перевести скалигеровскую хронологию в нашу, в XV–XVII веках. В Западной Европе в это время выходят огромные серии античных писателей, целые университеты «дорабатывают» Аристотеля и других «древних», которые, впрочем, действительно были древними в сравнении с теми, кто их обрабатывал.

Воскресенский Новоиерусалимский монастырь. Скит патриарха Никона. 1657–1662 годы.

«СТОГЛАВ»:

«Оиже в церквах стоят в тафьях и в шапках. Да по грехам бесстрашие вошло в люди в церквах божиих, в соборных и приходных, стоят без страха и в тафьях, и в шапках, и с посохи. Якоже на торжище, или на позорище,[91] или на пиру, или яко в корчемнице, и говор, и ропот, и всяко прекословие, и беседы, и смрадные словеса; пения божественного не слышат в глумлении. Церковь божия устроена на молитву приходити и на оставление грехов, и Бога молити со страхом, мы же паче на гнев Бога подвизаем.

Иже бреют главы и брады. Да по грехам слабость, и небрежение, и нерадение вниде в мир в нынешнее время; нарицаемся хрестьяне, а в тридцать лет и старые главы бреют и брады и ус, и платье и одежи иноверных земель носят, то по чему познати хрестьян?

Иже хрестьяне рукою крестятся не по существу[92]… и крестное знамение не по существу кладут на себе, отцы духовные о сем не радят и не поучают.

Иже крестьяне клянутся и лаются.[93] Клянутся именем божиим во лжу всякими клятвами, и лаются без зазору всегда всякими укоризнами неподобными, скаредными и богомерзкими речьми, иже не подобает хрестьянам. И во иноверцах такое бесчиние не творится. Как Бог терпит нашему бесстрашию?…

О птицах и зайцах, о удавленине.[94] Продают в торгу по всем градам и по всем землям моего государства всякие птицы и зайцы давленину, а не колото живо и кровь не точена. И о сем в заповедях божиих вельми возбраняет хрестьянам давленина ясти. Достоит о сем законоположение рассудно утвердити, чтобы хрестьянские души давлениною не осквернялися…

О детином крещении. А детей бы крестили в церквах по уставу и по преданию святых апостол и святых отец. А не обливали водою, но погружали в три погружения. А крещали бы детей по священным правилам достоверно, якоже есть писано «О крещении младенец». Крещается от священника, глаголюще сице: