ребятам из «Веги». Есть желающие?
Ольга выразительно обвела взглядом первые ряды, где сидели «вежата». Те ерзали, мялись, разглядывали кто свои кроссовки, кто натертый до блеска пол. Когда немая сцена опасно затянулась, встала худощавая девица, кажется, та, что читала торжественный стишок на церемонии встречи.
— Я считаю, это просто подлость. И предательство! Он всех нас предал! — затараторила девчонка. — Он выпустил врагов, а значит, он и сам враг!
Осоргин хотел было что-то сказать, но сдержался. Похоже, эта дурная комедия мучила его ничуть не меньше меня. Нормальный ведь мужик, не поддающийся идейному гипнозу… А он ведь тут главный, и получается, вся ответственность на нем.
— И я вот лично не хочу, чтобы Соболев оставался в нашей «Веге»! — девчоночий голос до того звенел, что, казалось, вот-вот лопнет, словно перетянутая бельевая веревка. — Его надо выгнать, и пускай идет куда хочет!
Из задних рядов поднялся кто-то из мальчишек. Приглядевшись, я опознал в нем Шустрика.
— Ну прямо, разогналась! Куда он, блин, пойдет, если выгонять? В подвалы, да? Вам, конечно, клево будет, все такие чистенькие у себя в «Веге» останетесь. В белых бантиках из роз! — выдал он вдруг. Однако! Образованные, оказывается, здесь ребятишки. Не всё им, значит, под попсу балдеть.
— А ты нашу «Вегу» не трогай! — сейчас же вскинулась девица. — На себя посмотри!
— А я и смотрю! — парировал Шустрик. — Два уха, один рот.
Осоргин многозначительно кашлянул. Акустика здесь была отличная, без всякого микрофона звук достиг задних рядов.
— Ладно, — примирительно сказал Шустрик. — Я, короче, предлагаю к нам его, в «Березки» перевести. Типа на перевоспитание.
Да, это было бы наилучшим выходом. Только нереально — никаких переводов из приюта в приют не практиковалось. Видимо, высшая политика «Струны» предполагала, что подопечным детям в «упсах» не может быть плохо ни при каком раскладе. А тогда к чему лишние движения? Совсем недавно и Димка мне об этом говорил. Выходит, Шустрик не в курсе генеральной линии?
— Кое в чем ты прав! — вмешалась Оленька Стогова. — Действительно, Соболева нельзя просто так вот выгнать на улицу. Во-первых, он все же несовершеннолетний, и раз уж «Струна» взялась опекать его, то не бросит. А во-вторых, это попросту опасно для окружающих. На улице, предоставленный своим дурным наклонностям, Соболев моментально попадет в какую-нибудь молодежную банду, запишется в тот же самый «белый порядок». И как знать, сколько людей пострадает от его рук? Но ты, мальчик, не прав в другом. Я не говорю уже о том, что переводы из приюта в приют допускаются только с личного разрешения Главного Хранителя, в исключительных случаях. Но самое главное — «Березки» Соболева не исправят. Здесь слишком либеральная для этого атмосфера, — одарила она Юрика снисходительным взглядом. — Здесь у вас Соболев лишь почует безнаказанность и покатится дальше по наклонной плоскости. Это слишком уж запущенный случай, и в обычном приюте ему не место. К счастью, в нашей системе имеется специальное заведение для таких вот неисправимых юных негодяев. Центр психокоррекции в Заполье. Вот туда, я убеждена, и следует отправить Соболева. Других вариантов не вижу!
Ничего себе! Оказывается, в нашей милой «Струне» существует некий «Центр психокоррекции», о котором я и понятия не имел. Никто и словом не обмолвился — ни Лена, ни тем более Маус. Даже великий педагог Валуев со своими радикальными взглядами — и тот, похоже, был не в курсе, раз уж тогда в споре не упомянул. И в материалах по детским заведениям «Струны», которые я просматривал перед поездкой, тоже ни о чем таком не говорилось. Сверхсекретная информация? Отчего же какая-то Стогова — даже не смотритель «Веги», а всего лишь заместитель — знает о таких вещах? И не просто знает, а говорит вслух. Более того — публично. Ex cafedra.
Я поглядел на Юрика. Тот сидел с таким видом, будто все его тридцать два зуба одновременно подверглись атаке хищного кариеса, и лишь несгибаемая воля бывшего моряка препятствует ему бегать по стенкам.
Как я его хорошо понимал. Омерзительное ощущение, когда на твоих глазах творится мерзость, а ты ничего — ничего — не можешь поделать. Ну, Хранитель второй категории Ковылев! Или уж Демидов, без разницы. Что предпримешь? В Боевой Резонанс впадешь, Оленьке Стоговой горло порвешь? Или она тебе, тоже, небось, девица обученная… А всего вернее, позвонишь по «мыльнице» Лене и нажалуешься на вопиющую несправедливость. Да, позвонишь — и услышишь сонный голос: «Косточка, ты, кажется, переволновался. Ты знаешь, который час? И вообще, в мою компетенцию такие дела не входят. Случай-то типичный, надо действовать по инструкции. Наши инструкции отнюдь не дураками написаны. Поэтому давай завтра продолжим, а сейчас, извини, спать хочется». И мы ляжем спать — я тут, а она в своей столичной квартире, в гордом одиночестве… или уже и не в одиночестве? Фиг ее разберешь.
Может, я слишком плохо о ней думаю? Может, все-таки пожалеет мальчишку, по своей глупости угодившего в жернова самой доброй и детолюбивой машины? Только ведь как ей объяснить, кто такой Димка? И почему я так о нем встревожился?
— Ну вот что, — поднялся Осоргин. — Говорить тут можно до бесконечности, но время уже позднее, и надо как-то завершать. В любом случае, окончательное решение по Соболеву мы сможем принять только подведя итоги вашего голосования. Поэтому сейчас вы возьмёте бумажки, поставите плюс или минус. Напоминаю — плюс означает, что Соболев предатель и недостоин быть воспитанником приюта, минус — что все не так страшно. Опустите в урну — и живо по корпусам, спать. Да и нам, Ольга Александровна, — повернулся он к Стоговой, — надо бы перерыв сделать, до утра. К тому времени и голоса подсчитают. Ник, займись техническими деталями, а мы, пожалуй, пойдем.
— А Соболева куда? — негромко спросил Грачёв. — Не надо бы его со своими, в гостевой корпус. Избить могут…
— Есть такое чудесное место. Называется «изолятор». Вот туда и поместите. Да, ну и меры соответствующие, ты же понимаешь. Нам суицида не нужно. И побега тоже.
В смотрительском кабинете летал ночной мотылек. Нет, летал — не то слово. Суетился, мчался из угла в угол, трещал крыльями. Никак ему не удавалось найти распахнутое настежь окно, откуда остро, пронзительно пахло травой и дымом костра. И кто же это у нас по ночам костры жжет?
— Вежата, — усмехнулся Осоргин. — Как отголосовались, Стогова их сразу на костровую поляну увела. Плевать на режим, на отбой — она и из этого «воспитующий момент» слепит. Сейчас они, наверное, обсуждают низость и подлость изменника Соболева, а вдобавок выясняют, как это все оказались такими близорукими. Каются друг перед другом в преступной потере бдительности и решают на будущее, как бы гайки завинтить потуже. Я их порядки знаю. Пионеры по сравнению с ними — щенки.
Я завалился на очень уютный кожаный диванчик, облокотился о плотный краевой валик. Тут было темновато, свет Юрик не зажег, и лишь полная луна заливала комнату светом. Спать хотелось неимоверно, хотя в эту ночь, похоже, не придется. Последняя моя ночь в «Березках». Семнадцатое число, инспекция моя кончилась, так, фактически, и не начавшись. Уж не устроила ли мне добрая Лена недельку дополнительного отпуска?
Не очень-то он веселый вышел, отпуск. Встреча с Димкой… дурацкие эти скины… и уж апофеоз — недавнее судилище. Что ж теперь с парнем будет?
— Хороший, кстати, парнишка, хоть и дурак, — вновь откликнулся на мои мысли Осоргин. — И угораздило же его в эту самую «Вегу» попасть. Интересно, кто же так хорошо придумал?
— Наверное, хотели, чтобы подальше от дома, — предположил я. — Чтобы не сбегал к непутевой маме.
Так! Я прикусил кончик языка чуть ли не до крови. Вот так и раскрываются тайные агенты глиняных. Откуда мне может быть известно про веселого поведения Димкину мать?
Осоргин, однако, нисколько не оживился. Помолчал, потом, резко выбросив вперед руку, поймал заблудившегося мотылька и выпустил его в окно, в свободный полет.
— Что уж теперь чужие локти кусать, — хмыкнул он и потер пальцы друг о друга, счищая налипшую пыльцу. — Теперь надо думать, как с пацаном быть. Замордует его эта Стогова. Как пить дать отправит в этот психоцентр.
— Слушай, — не сдержал я любопытства, — а что это за такое загадочное место? В Столице мне никто о нем не говорил, и даже в базе его не было. Может, я рылом не вышел, чтобы допуск к сим тайнам
