один из его священных языков — алеир, но куда делись говорившие на нём бессмертные — неизвестно. Райна, загадочно улыбаясь и от этой азартной улыбки помолодев разом лет на пятнадцать, утверждала, что эльфы-аэстальвен ушли за Восточные горы, которые местные ещё называют Гиблыми. И что в подтверждение этого в тамошних лесах специально посланный отряд нашёл городок и отловил нескольких обитателей, которые действительно говорят на алеире.
Пойманные выглядели обычными людьми, слишком тепло одетыми, растерянными и очень молодыми, чуть ли не подростками. Без доказательств Райна не хотела вести отряд неизвестно куда, но теперь свернула к востоку — посмотреть столицу аэстальвен, и храм Весов, где, по рассказам, Тиарсе посылала некоторым счастливцам видения, дающие власть над собой и миром.
Правдивость рассказов проверить не довелось. Дорога до гор заняла четыре дня быстрого марша, а дорога через горы, втрое короче, — шесть дней. Тропы исчезали из-под ног, подлесок хватал шипами и не пускал дальше, лошади спотыкались, а люди маялись дурными предчувствиями. Райна ехала бледная до синевы и на вопросы односложно отвечала, что лес не хочет их пропускать. Потом что-то переменилось: Райна синеть не перестала, но идти сделалось гораздо легче.
У первого из встреченных городов — Ваэгэ — не было стен. Потом оказалось, что ни у одного из их городов не было стен, но этот первый потряс имперцев до глубины души. Там же оказалось, что бессмертные вовсе не бессмертны — они не старели, но в остальном умирали не хуже остальных людей. У ол Нюрио осталось смутное ощущение, что самих аэстальвен этот факт потряс так же сильно, как имперцев — город без крепостных стен.
Правитель города отказывался отдавать карты, рассказывать о соседних городах, численности войска, есть ли маги… Райна отдала его пытать, и ол Нюрио по этому поводу ругался: зачем? Ведь то же самое можно было узнать проще, быстрей и надёжней — магией. Райна ответила, что пытка нужна не столько для получения информации, сколько для наказания и устрашения. Несколько аэстальвен присутствовали при допросе, и были отправлены потом в свою столицу. Лэнрайна ол Тэно благородно сообщала противнику о начале войны.
Вероятно, это оказалось ошибкой. К тому времени, когда имперцы подошли к столице аэстальвен, те уже твёрдо помнили о своей смертности и не ломали строй после первой же атаки. У них было на удивление много магов, человек десять, не меньше. У имперцев была только ол Тэно. Самих аэстальвен тоже оказалось больше, чем ожидали имперцы, и пришлось уходить, так и не пробившись к храму. Но у аэстальвен после этого налёта магов не осталось, а ол Тэно была жива и почти не ранена, хотя и вымотана так, что идти не могла, не то что биться, и Дзой тащил её на себе.
Из старых офицеров, бывших ещё в кхади, в том лесу легло двое, и это ощущалось неожиданно остро: кхади оставалось всё меньше. Впереди был ещё Лаолий, и потом обратная дорога, с ранеными, через высохшие безводные Пустоши, и кхади станет ещё на три человека меньше…
Это потом. Пока отряд только возвращался к основной армии, чтобы идти на Лаолий, и был привал на берегу Крафброта, уже в Пустошах. Стояло начало лета, зябкое и пасмурное. Вдоль реки, единственным ярким пятном на сухие окрестности, стояли деревья, и недалеко от лагеря на берегу было несколько тополей, недавно сыпавших белым пухом — единственная примета лета в промозглые, холодные дни. Земля под тополями и вокруг них была белёсой сквозь траву: как зелёная шерсть с белым подшёрстком. Пустая шелуха из-под пуха под ветром тоже осыпалась с веток и сухо похрустывала под ногами.
Ол Нюрио сел у края обрыва смотреть, как вода в реке, холодная и всё ещё мутная после вчерашнего ливня, курится туманом. В Крафброт здесь впадал с севера какой-то приток, довольно крупный, и вода разлилась широко, стрельбища на три. Небо темнело и набухало обещанием нового ливня: не сейчас, так к утру.
Позади прохрустели по тополиной шелухе шаги, ол Тэно присела рядом. Молчала, потом неспешно рассказывала новости. О гонце из Юкела, с известием, что Юкел решил пока держать сторону Империи и потому сейчас воюет с Далетом. О том, что северный флот готов и завтра выйдет в сторону Торена. О том, какой дорогой удобней идти на запад, и удастся ли стравить Лераскин с Ниедом так же, как Далет с Юкелом…
Перехода Дзой не помнил. Решительно не помнил, как так вышло, что вот сначала она говорит что-то, о военных планах, а потом вдруг — целует. Дзой, кажется, не успел даже удивиться или сообразить, что это наяву, и первые мысли, вместе с удивлением, пришли позже, когда ведьма отстранилась — сам он не сумел бы. Смотрел на зелёные глаза, смеющийся, неожиданно яркий рот, и боялся, что если разжать руки на её плечах, то или она исчезнет, или сам проснёшься.
— Иера… — тихо сказал он. Внизу шумела и дышала холодом река. Дзой замер, судорожно сжимая пальцы и пытаясь утихомирить сумбур в голове. Несколько долгих мгновений он не знал, что говорить дальше — и надо ли говорить, когда со всей очевидностью надо делать. Слова упирались, не желая звучать, но он вытолкнул их наружу. — Одним из фаворитов императрицы… я не буду.
Она посмотрела — странно, задумчиво. Под этим взглядом из тяжёлой пустоты внутри успела вскинуться дикая, иррациональная надежда…
— Как знаешь, — усмехнулась она — явно и бесповоротно Реда, а не Иера. Отвернулась и ушла.
Дзой постоял — и пошёл к реке, где плавал в ледяной воде, разгоняя туман, пока зубы не стали выбивать дробь, мешая сжимать челюсти до хруста. И мешая додумать до конца мысль, что кто-то сделал сейчас самую большую глупость в своей жизни.
Сойвено о-Каехо
2298 год, 18 день 6 луны Ппн
Сойге
Вен молчал, туго обхватив колени и глядя вниз, в траву. Таввет тоже молчал, только шёлковый шнур в его пальцах извивался, как живой, сплетаясь в силок.
— Что-то мне мерещится, Сойвено, странное: будто ты хочешь от меня услышать, что твой отец — добрый человек.
Таввет говорил неспешно, и где-то в голосе прятался смех. Вен сердито хмурил брови. Он только вчера вернулся домой с Ценкачи, и дом его встретил сразу несколькими новостями, одна другой поганей. Пять дней назад внезапно умерла после непонятной какой-то болезни Найша кьол Кайле. Вена ни о болезни, ни о смерти не известили, и на погребальный костёр он тоже не попал, опоздал на два дня. Отец со всей очевидностью не был убит горем, и от Кейба кругами расходились смутные слухи, что герцог жену всегда крепко недолюбливал, а болезнь очень уж подозрительная и похожа на отравление, или на колдовство, или вовсе голодом заморили бедную… Вспомнили и старую историю со смертью Сойвено ол Каехо — младшего брата герцогского. Громко не вспоминали, а на негромкие разговоры герцог внимания не обращал. Зато обратил другой Сойвено, о-Каехо — сегодня с утра, вчера-то приехал уже поздно, особо ни с кем и не виделся. Прямо идти к отцу и расспрашивать подробности сразу не решился, так что сидел теперь на берегу напротив Тавветова дома и всё никак не мог спросить напрямую.
От реки послышалось ржание; другая лошадь откликнулась на него ниже по течению. Таввет помолчал ещё немного, потом так же неспешно стал рассказывать, ни с того ни с сего.
— Лет тридцать назад меня позвали в Кааго, помочь Клайенне от её головных болей. Обратно я шёл через нижний двор. У вас там и сейчас птичник, кажется. Тогда в воздухе летали пух и перья, а на земле внутри ограды было поровну птичьего помёта и птичьей крови, и в этой каше валялось десятка три мёртвых кур. Посреди поля битвы стоял малолетний о-Каехо и героически молотил палкой по последней курице. Когда я спросил о причинах баталии, он мне ответил, что куры тупые.
— Это неправда! — сквозь зубы сказал Вен. Таввет рассмеялся.
— Почему же. Домашняя птица действительно умом не блещет.
— Таввет! — возмутился Вен, вскакивая.
— У твоего отца есть достоинства, — сказал Таввет, откладывая один силок и отматывая от клубка шнур для второго. — Доброта, честь или совесть в их число никогда не входили. Но, как всякий здоровый хищник, он не гадит у себя дома, и другим не позволит. И с этой точки зрения отлично подходит на роль герцога Сойге.
— Он не подлец!
