нечленораздельное, подскочил вплотную, отобрал чашку и замер, яростно набычившись и вцепившись в неё обеими руками. Шонек несколько опешил, отступил на полшага от неожиданности. Но быстро оправился.
— Я не знаю, о чём ты думал, но это… У меня просто слов нет! — Шонек развёл руками. Мий смотрел исподлобья. — Есть же законы жанра, композиция, пропорции, хороший вкус, правила приличия, в конце концов! Изобразить императрицу в нижнем левом углу, как какую-нибудь… — Шонек прикусил язык и тряхнул головой. — А одежда? Как можно, это же… это просто некрасиво! Ты чем хочешь заниматься, искусством или жанровыми картинками? Хотя с такими экспериментами ты скоро вовсе ничем не сможешь заниматься за неимением пальцев! Без ол Кайле пятая канцелярия очень быстро решает такие вопросы! Да и при ол Кайле тебя вряд ли что спасло бы, попади это кому-то на глаза! Где атрибуты власти? Где свита? Где девять признаков благоденствия? Где хотя бы меч? Ничего, только это… эта… котомка, прости и помилуй нас Тиарсе! Ты что, не знаешь, как изображают правителей?!
Мийгут отошёл к столу и поставил чашку между жидкой зангской синевой и буроватым порошком в миске, который в смешении с маслом давал пурпур. Постоял там немного в задумчивости.
— Да. Боюсь, показывать её можно будет только проверенным людям, — сказал он наконец. Шонек замер с открытым ртом.
— Показывать?.. — переспросил он. — Уничтожь это, пока это никто не увидел! Оскорбление величества — это смертный приговор, и твоё счастье, если тебя будут казнить не слишком долго!
Мигут уставился на него в ужасе.
— Уничтожить?.. Уничтожить?!
Потом они ругались. Шонек ругал Мийгута дураком и самоубийцей, а тот в ответ кричал, что Шонек ничего не понимает в искусстве, а властям вообще не должно быть дела до того, как художник делает своё дело. Власти считали иначе, о чём Шонек как их представитель не преминул упомянуть, но толку это не принесло.
На исходе второго часа он таки убедил художника пожить ещё немного. Уничтожать картину Мийгут отказался наотрез, но Шонек под конец был счастлив уже согласию держать её в тайне. Пока — в доме, а через пару дней встретиться и обсудить, куда её спрятать понадёжней, потому что Шонеку совершенно не улыбалась мысль объясняться с пятой канцелярией, если крамольную картину найдут у его друга и протеже.
Парой часов позже, оставив друга и протеже тосковать в одиночестве, Шонек отправился домой. Днём было уже тепло и даже жарко, но вечера по-прежнему стояли прохладные, весна ещё только начинала вступать в свои права. Странно, что Мийгут выбрал для своей картины осень. Осыпавшиеся листья, затяжные дожди, мрачное предчувствие того, что смерть очередного года совсем близко…
Шонек резко остановился, придерживая воротник. Предчувствие смерти… ведь давно уже о картинах Мийгута ходили эти слухи. Со множеством печальных примеров в подтверждение. И тут портрет…. императрицы?
Он передёрнул плечами и решительно пошёл дальше. Это всё суеверия, никакой разумный человек не принимает их всерьёз, лучше подумать, куда спрятать ррагэи картину. Потому что если её обнаружат — суеверия или нет, но Мийгута будут судить не просто за оскорбление величества, но и за колдовство и преднамеренную измену. И тогда уже и Шонеку останется только мечтать, чтобы его казнили не слишком долго. Даже если бы ол Кайле была жива…
Холодно.
Даже если бы. Просто стало бы ещё одним кхади меньше, и так уже мало осталось, пора привыкать к этой мысли. Как ни странно, он начал задумываться об этом совсем недавно. Не после лаолийского похода, не после странной смерти Кейи в Арнакии, а только в начале этого года, только после смерти ол Кайле. Может, потому что ол Кайле чаще бывала в столице и держалась на виду?
Несколько лун назад под Аксотом завёлся какой-то проповедник, вещавший о конце времён и о прегрешениях императрицы. Его быстро убедили замолчать — четвертование редко бывает неубедительно, — но у него осталось на удивление много единомышленников. Ол Кайле отправилась под Аксот разбираться с ними. И успела как раз к эпидемии оспы. Её смерть не улучшила характера императрицы, и почти сразу в столице зашептались, что теперь полетят головы…
Поднимался ветер, и похоже было, что ночью опять ждать ливня. Мийгут спрятал руки в рукава и нахохлился под очередным порывом ветра. Какая там весна.
Нар Кьё
2305 год, 17 день 4 луны Ппд
Раад
Ехать к ол Каехо ему совершенно не хотелось. Вообще говоря, отправить по такому простому делу могли и любого посыльного, вовсе незачем гонять родовитого чиновника. Всего-то дел: получить ещё одно подтверждение, что дознание закончено, и уточнить, к чему оно привело.
Нар Кьё недовольно скривился. С самого начала ясно было, к чему оно приведёт. С того дня, когда ол Баррейю арестовали по подозрению в измене. При жизни ол Кайле этого не случилось бы: та доносам верила не всякий раз, а только когда выгодно. Ол Тэно, кажется, решила верить всем доносам без исключения. Как ещё первого советника не попытались свалить таким проверенным способом…
Первый советник как раз против ареста ол Баррейи протестовал. Твердил, что обвинения смехотворны, что ол Баррейя не затягивает с усмирением северных границ, а делает всё возможное и ещё немного, просто задача принципиально невыполнима. Слишком много у северян разрозненных отрядов, слишком далеко имперцам до центральной власти, слишком мало имперских войск можно оставить на границе с Лаолием, когда неспокойно и в других провинциях. То в Арне, то на юге, то в джаншских предгорьях, то снова в Арнакии…
Ол Тэно не слушала и настояла на аресте. Ол Баррейя, разумеется, всё отрицал и держался вызывающе. Хотя в благополучный для себя исход, кажется, не верил. И явно не был удивлён арестом: к тому шло уже давно, арестовывали многих, а на ол Баррейю доносы поступали исправно, уже несколько лет подряд. И до сих пор он продержался только потому, что глава пятой канцелярии эти доносы неизменно проверяла лично, неизменно признавала необоснованными, и тем дело заканчивалось.
Полтора порога назад глава пятой канцелярии не вернулась из-под Аксота. Полторы луны назад герцога ол Баррейю арестовали, и императрица ясно дала понять, что оправдательное решение её не устраивает.
Нар Кьё тогда случайно подслушал обрывок разговора: он ждал, а в соседней комнате императрица и ол Каехо говорили об ол Баррейе. Ол Каехо, в отличие от первого советника, в споры за торжество справедливости не ввязывался, но своего мнения не скрывал. Императрица реагировала неприязненно.
— Ты тоже допускаешь, что его оклеветали?
Ол Каехо ответил беспечно:
— Я в этом практически уверен. Поэтому хотелось бы знать, в чём именно он должен признаться.
Нар Кьё передёрнул плечами и подстегнул лошадь. Та лениво поднялась в рысцу на пару шагов — и снова пошла шагом, кося глазом на сочную зелень по обочине и потихоньку забирая вбок.
О-Баррейя, кажется, пытался чего-то добиться, бегал к ол Нюрио и к кому-то из канцелярии, пытался что-то доказывать и неуклюже предлагал взятки от полного уже отчаяния. Кто-то благоразумный успел остановить его метания, прежде чем им самим заинтересовались. Странно, что не заинтересовались. Не иначе, на него ещё есть планы…
По ноге ощутимо стегнула ветка, Нар Кьё очнулся от раздумий и с проклятьями стал охаживать лошадь по бокам: пока хозяин раздумывал о судьбах Равнины и падении нравов, хитрая скотина забралась- таки в самый бурьян и принялась обедать. Отвлекаться от этого важного дела пока не спешила, так что борьба с транспортом подзатянулась, под хохот и улюлюканье местных мальчишек, но всё-таки кончилась победой Нарка, взмокшего и красного от злости.
После он до двора ол Каехо доехал без приключений, там же его провели в дом, сообщили, что герцог работает и велел проводить прибывшего к нему. Нар Кьё на работающего герцога смотреть отчаянно не хотел, но признаваться в этом чужим слугам стыдился.
