Кошка обернулась… и перехватила меч как можно глупей и нелепей. На краю тротуара вытирал меч высокий дворянин в арнакийской одежде, недавний прохожий и сегодняшний предмет Кошкиных раздумий: Нохо, герцог ол Баррейя, тэрко Эрлони.
— Ты цела? — осведомился герцог, забирая у неё меч. Кошка кивнула.
Пока одна Кошка отметила приятную наружность герцога и не менее приятную бархатистость голоса, другая уже вовсю вжилась в давно разученную роль служаночки-Вейсы, бойкой и сообразительной, но робеющей при незнакомых и солидных господах. Эта Кошка успела и поклониться, и поблагодарить, и суматошно поойкать о троих разбойниках, хотевших честную девушку ограбить, снасилить и невесть что ещё, потом опять стала благодарить…
Ол Баррейя выслушивал эту трескотню стоически.
Потом обе Кошки совместились и вспомнили, что у Вейсы плечо болит страсть как, не говоря уж о боке. Обморок, поразмыслив, Кошка сочла художественным излишеством, а изобразила помутнение взора, покачнувшись.
— Что случилось? — ол Баррейя шагнул поддержать её.
— Плечо… — жалобно сказала Вейса.
Губы мелко подрагивали.
— Ты где живёшь? — спросил тэрко, осторожно трогая её плечо.
— В Новом городе, — печально сказала Вейса.
— Рана неопасная, но болеть будет, — заметил герцог. — Я перевяжу.
Перевязал плечо, оторвав кусок от подола рубашки, и повёл к ступенькам.
— Переночуешь…
Брошенный нож блеснул у стены. Ол Баррейя остановился, подобрал. Кошка успела заметить выжженный на рукояти знак 'лис' и качнула головой с некоторым уважением: это завтра обнаружили бы, что Кошку убили люди Лиса Загри. А Джито молодец, кто бы мог подумать!
— А можно, я возьму? — Вейса просительно наклонила голову набок. — Вам он ни к чему, а ко мне вдруг ещё кто пристанет? Я от брата штукам набралась, вы не думайте, с ножом я могу…
Ол Баррейя повертел ещё нож в руках — дешёвка, таких на рынке на каждом втором столе, — и отдал.
— Переночуешь у меня, а домой утром вернёшься. И врач тебя посмотрит.
Кошка согласилась со сложнообъяснимой надеждой. Образ ол Баррейи складывался пока до приторного идеальным и светлым. Это раздражало. А если он, скажем, грубо и безапелляционно потащит бедную Вейсу в спальню или хотя бы в тёмный угол, то сумеет хоть отчасти упасть в Кошкиных глазах. Практической пользы никакой — так хоть моральное удовлетворение…
Чем ближе к дому ол Баррейи на Глинянке, тем сильней Кошка подозревала, что морального удовлетворения ей не светит. Ол Баррейя был предупредителен, вежлив и светски безупречен, но не более того, несмотря на некоторую кокетливость, проявившуюся в голосе осмелевшей Вейсы. Кошка ушла в глубокую задумчивость, оставив Вейсу без присмотра, и та потихоньку наглела и скоро уже трещала без умолку, всё чаще сбиваясь на арнакийский диалект. Ол Баррейя слушал всё так же стоически. И было у Кошки странное ощущение, что не она разговаривает с лордом Нохо, а Вейса — с тэрко, в отсутствие и Кошки, и ол Баррейи.
С Глинянки Кошке уйти не дали, а потому до 'Башен', подворья рода ол Баррейя в столице, оказалось совсем близко. Подворье походило на миниатюрный замок с прочными стенами, узкими окнами (высоко над землёй и редко поставленными) и с двумя башнями по сторонам ворот. И с внутренним двором, как выяснилось вскоре, когда ол Баррейя, прихватив бодрого старичка из слуг (Ёнта его звали), вёл Вейсу по крытой галерее на втором этаже по периметру этого дворика.
Вейсу отвели в людскую, промыли и перевязали плечо и уложили на почти новый топчан между дверью в чулан и стопкой пустых корзин. За перевязкой ол Баррейя наблюдал лично. Кошка хотела было занести это наблюдение в пустующий список пятен на его совести, но с сожалением вынуждена была признать, что герцог смотрел на раненое плечо и порез на боку, а не на её грудь под тонкой рубашкой. Старые шрамы на её руках и плечах тоже заинтересовали его, Кошка успела заметить два ли три быстрых взгляда, но вопросов не последовало.
Она глядела на сплетение ивовых прутьев в корзинах, лёжа на неповреждённом боку, и обдумывала, как бы поизящней разыграть промах Безухого против него. Как бы подать информацию так, чтобы Загри поверил, что Джито хотел его подставить перед кхади…
Дверь распахнулась, пропуская сначала три звонких голоса, а потом — троих девушек в арнакийских передниках. Все три тут же устремились к Кошке.
— Ох, это ты же Вейса?
— Ой, бедная, ужас какой!
— Я б на месте умерла б, чесслово!
Одна из девушек села на край кровати, другая стала рядом, третья, рыжая, стала ободряюще гладить Кошку по плечу.
'Хал тэгарэ!' — в очередной раз с досадой подумала Кошка, а Вейса уже причитала и охала со всеми: ей, видите ли, всё равно не уснуть после такой жути, а срочно надо поделиться…
— Страсть, как больно, да? — жадно спрашивала та, что присела на кровать. — А ещё когда промывали — это ж смерть! — продолжила она, дождавшись утвердительного ответа. — Я б визжала, как порося!
'Ой, дура! — подумала Кошка, внутренне напрягаясь. — Идиотка! Сидела она, интриги интриговала всю перевязку! А охать нам не по статусу: старшие кхади, пример для малолеток…' Она поразмыслила ещё, и решила, что сойдёт. Может, у Вейсы с перепугу боль прошла. Бывает. Ступор от пережитого.
Разговор, тем временем, скатился на достоинства хозяина, недостатки низкого жалования и недостачу приличных женихов в пределах досягаемости, откуда вновь вернулся к хозяину, который не то что на служанок, а и на жену свою внимания не обращает. Всё в делах, всё по городу мотается, а домой приходит только чтоб кого-то в кабинете принимать.
— …так с ним и заперся, теперь, чего доброго, всю ночь просидят.
— С кем заперся? — переспросила Кошка рыжую девчонку.
— Да пришёл какой-то, вроде зангца: серьга в ухе, шапка ихняя, и глаза зыркают. Сам неприметный такой, бесцветный какой-то, а на левой руке пальцев не хватает. К хозяину то и дело всякие шастают — ух, какие! Так бы и спряталась в чулане, да поглядеть любопытно ж… — охотно продолжала разговорчивая девушка, хоть Кошка уже не слушала, обдумывая любопытный вопрос… Что делать в доме тэрко наёмному убийце Нхарию по прозвищу Призрак?
— Это что же, вам всю ночь не спать? — сочувственно сказала Вейса. — Вдруг лорду герцогу чего понадобится?… Он голосом кричит, или звонок какой есть?
— Да он до нас не кричит, — махнула рукой одна из девушек. — Там Ёнта, старый хрыч, караулить будет в каморке рядом, если вдруг чего надо. Потому что до нас и не докричаться: кабинет — это ж наверху, на третьем этаже, аж за большим залом…
— А вот я в одном доме видела такой звонок, — сказала Вейса, — что за шнурок дёрнуть, а шнурок протянут до людской, и там к колокольчику привязан. Хозяева за шнурок дёрнут, а у слуг звенит…
Беседа пошла было о достоинствах и недостатках разных способов вызова слуг, а потом Вейса с мученическим лицом села и попросилась в отхожее место. От проводников отказалась, три раза выспросила дорогу ('А потом направо? А, направо лестница наверх? Значит, налево…') и нет ли во дворе собак, взяла свечной огарок побольше и ушла плутать.
Планировка оказалась очень простой: квадрат с двориком в центре, а по сторонам квадрата — по два ряда комнат с коридором посредине. Лестница справа оказалась на месте, и Кошка бодро зашагала вперёд. Ступенек через двадцать пошла не так бодро, потом стало холодно, будто от сквозняка, потом бросило в жар, и ноги налились неожиданной тяжестью.
'Жар — это хорошо, — подумала Кошка, чувствуя горячую пульсацию в плече и боку. Широкая колонна у края лестницы покачивалась перед глазами. — Если кто увидит, буду бредить'.
До кабинета она дошла с передышками, никого не встретив, даже пресловутого Ёнту, который должен был торчать где-то здесь. Видимо, не выходил из упомянутой каморки.
