— Он предатель, — отрезала Теотта, выходя из кабака наружу. Синий оторопело на неё вылупился, застряв в дверях. Забыл даже поморгать, когда в глаза ударил свет пасмурного дня, ослепительно яркий после кабацкой полутьмы.
— Это ещё почему? Он что, кхади предал?! Когда? Почему ты не сказала?!
Теотта раздражённо дёрнула его с порога и закрыла дверь.
— Никого он ещё не предал. Я не говорю, что он предал! Я говорю, что — предатель!
— Ффу. Ничего не понял. Как это?
Теотта вздохнула, махнула рукой в смысле 'идём' и стала объяснять на ходу, хоть и с видимой неохотой.
— Предателями не становятся. Предатель — он всегда предатель, даже если ещё не предал. Он всегда предатель.
Синий хмыкнул.
— А если человек один раз, давно, кого-то предал — он всю жизнь будет предатель, даже если ошибся за всю жизнь всего один раз?
— Дурак! — разозлилась Теотта. — Он всю жизнь будет предатель, даже если так и не предаст никого ни разу. Просто потому, что он предатель, потому что может предать, потому что это его природа! Лайя, вон, и та поняла. И нос ему расквасила!
— Что? — Синий рассмеялся. — Лайя? Нос? Имей совесть!
— Он сказал, что Трепло умер насовсем, и все мы умрём насовсем, — сказала Теотта, подбрасывая на ладони нож в такт словам. Нож ровно подлетал и тихо шлёпался обратно, так же плашмя, поперёк ладони. — Что сколько можно из-за этого со скорбными рожами ходить. И что теперь хоть потише стало.
— Э…
Синий запнулся. Сглотнул, набычился и повернул было в обратную сторону.
— Да я… Да я его…
Теотта издала что-то похожее на короткий рык и щедро отвесила ему подзатыльник свободной от ножа рукой.
— Ай, дура!
— Сам дурак! — фыркнула Теотта, пряча нож.
— Да уж, все дураки, одна ты умная! — скривился Синий, потирая макушку.
— Вот именно, — досадливо сказала она, шагая дальше. — Знал бы ты, как мне это надоело!
— Какого пепла, Теотта?! — Синий догнал и схватил её за локоть. — А какого пепла ты тогда это говоришь? Сама говоришь, что он предатель, а стоит только…
Теотта стояла, вроде бы, неподвижно, но локоть её каким-то образом из хвата Синего высвободился.
— Хватит уже! — прикрикнула она и покачала у Синего перед носом пальцем. Рукав широкой арнакийской накидки, как и браслеты под ним, скользнул к локтю. — Хватит того, что вы о-Баррейю подстрелить пытались! Мстители недорезанные! Хорошо хоть, не убили!
— Ты… — Синий шагнул к ней, щерясь от ярости. — Дым и пепел! Да я бы весь этот проклятый дом вырезал, и то мало было бы!
— Нет уж, мало никому бы не показалось! Ол Баррейя нам помогать должен через пару лет, а вы со своей местью дурацкой! Если б вы мальчишку убили, вообще всё наперекосяк пошло бы!
— К-какой 'помогать'?.. — Синий мотнул головой, ловя луч на серьгу. — Чего 'наперекосяк'?.. Ты чего, спятила? С чего бы он нам помогал?..
— С того, что так правильно! — отрезала Теотта. — А вы бред всякий делаете, который вообще никуда не вписывается!
Она резко повернулась, метя косичками по своим плечам и отчасти по Синему. Тот отшатнулся.
— Идёшь — идём, — не оборачиваясь, буркнула Теотта. — Только молча.
Синий полагал, что они идут домой или в 'Нору' к Лайе, на худой конец. Но Теотта уверенно пошла к порту, потом оставила порт справа, почти бегом перешла по хлипкому подвесному мосту в Новый город и вышла через Сосновые ворота на старую, разбитую дорогу, которая дальше к юго-западу впадала в новый Южный тракт на Нори-ол-Те и дальше, сквозь Кадарский лес, через границу.
Синий оглянулся на Эрлони. Стена Нового города едва ли вызвала бы почтительный восторг у приезжих. Близнецы рассказывали с чьих-то слов: когда-то давно, лет семьдесят тому как, её отстроили после очередного пожара. Тогда стена была частоколом и сгорела почти полностью. Частокол пришлось заменить кирпичной кладкой. Тогдашний тэрко едва ли обрадовался такому повороту, и существенно сэкономил на постройке, обойдясь местным кирпичом, и самым дешёвым. Век дешёвого кирпича оказался недолог. К тому же, и жители Нового города (а припортовой его части — в особенности) смирностью не отличались. Так что то здесь, то там стена начала разрушаться уже порогов через двадцать после постройки. Дыры заделывали саманом, деревом…
Синий оторвался от созерцания стены, обнаружил, что Теотта уже прилично ушла вперёд, и побежал следом. Стена была похожа на 'Лисью нору'. Да и на Логово тоже. Где-то что-то обвалилось — залатают, кем придётся, и забудут. Синий мотнул головой и почесал серьгу. Наверно, и правильно: чего вспоминать? Всё равно не вернётся.
Дорога была мокрой и склизкой от намытой с обочин земли — желтоватого суглинка с мелкими камешками. И лужи между, а кое-где — снег, ещё не растаявший и не размешанный в кашу прохожими ногами. Холмы по сторонам были не лучше. Снега хоть насыпалось, но мало, и теперь холмы всё не могли решить, быть ли им рыжими от жухлой травы — или же сдаться зиме и побелеть. Кое-где они плевали и на то, и на другое, выпячивая из-под снега или тёмно-бурую грязь, или белёсый камень.
Молчать Синему к этому времени порядком надоело. Да и шагать тоже. Но тут ему, можно сказать, повезло: и четверти часа не прошло, как Теотта резко свернула и полезла в гору справа от дороги, напролом, по скользкому глинистому склону. Пока они добрались до вершины, Синий успел один раз поскользнуться и выпачкать левую штанину, вспомнить несколько сочных ругательств и как минимум четырежды задаться вопросом, с какой стати Теотте приспичило сюда лезть.
Она, впрочем, и сама не знала, чем ей глянулся именно этот холм. Может, и не было в нём решительно ничего особенного, кроме остатков чьего-то дома. То ли усадьба, то ли охотничий домик, то ли часовня — поди разбери теперь, когда остались только полуосыпавшиеся стены из кирпича на каменном фундаменте. Может, ей просто понравилась идея укрыться здесь от ветра. А вернее всего будет сказать, что никаких идей у Теотты не было вовсе. У неё вообще редко бывали идеи. Она просто знала, что так сейчас будет правильно. А логика — ерунда и костыли для безногих. Вот эта вершина холма — Центральная равнина. Этот кусок каменного пола — гладкий, хоть и выщербленный кое-где, но ещё крепкий, — это Империя. Пройдёт ещё сколько-то порогов, пройдут снега, грозы, жара и туманы, и он искрошится окончательно. Если, конечно, никто не придёт отстроить заново. Если нет, то весной, когда потеплеет, из углов бывшей комнаты, где уже ничего не осталось от пола, наползёт вьюн, намоет земли, пробьётся жёсткая трава, разламывая старую грубоватую кладку. Теотта присела на корточки и погладила мокрый камень. Вот эта плита, поглаже и покрепче прочих — Кадар. Вот уцелевшая полировка на краях двух плит: это Сойге и Тиволи, юго-западная имперская окраина и северо-западная — кадарская. Вот этот обломок камня, который чуть выступает над имперской плитой, если провести по ней рукой, на самом деле сидит куда прочней, чем кажется со стороны. А если раскачать его и вынуть — раскрошится плита вокруг, и трава, дожди и ветер сделают своё дело существенно скорей. Это Мастер Джатохе. Белая мелочь рядом. Льдисто холодный и бритвенно острый осколок старого стекла (шиковали в этом домике!) — ол Баррейя. Чуть ржавый на шляпке, но вполне ещё годный гвоздь — ол Лезон.
Чёрные горошинки подсохшего крысиного дерьма и подгнивший жёлудь точно в центре плиты. И два репья там же, один поменьше, другой побольше. Это окружение Его Величества, с бестолковым советником ол Жернайрой и пронырливым выскочкой нка-Лантонцем.
Где-то за спиной мученически вздохнул Синий и завозился. Видимо, умащивался на куске стены посуше. Молча — и то хлеб.
Каменной крошкой — плоть от плоти Империи и дух от духа её — был Лис со своими лисами. Был сухой виноградной плетью мэтр Ошта: от жёлудя-императора-Нактирра — к мокрой земле за пределами плит. До
