— Оставьте при себе ваши комментарии и намеки! Война — не развлечение, и никогда таковым не была. Вы представляете себе: участок под обстрелом, и с обер–фельдфебелем что–нибудь произойдет. Вы можете мне гарантировать, что с ним ничего не произойдет?
— Никак нет, герр обер–лейтенант!
— Вот видите, — произнес в ответ Обермайер, повернувшись к телефону.
Крюль словно издалека слышал эту перебранку, толком не понимая ее смысла. Он чувствовал, как ноги отвратительно немеют. Удержавшись за край стола, он, чтобы хоть чем–то отвлечься, уставился на схемы. Потом до него донесся голос Кентропа:
— Не сомневайтесь, герр обер–лейтенант, — мы все не пожалеем и жизни, чтобы выручить герра обер–фельдфебеля, случись что, не дай бог. Если сразу не выручим, то уж к ночи точно.
Обермайер ничего не ответил. Глядя в стену, он крутанув ручку полевого телефона, вызвал 1–ю роту. Крюль, медленно подняв голову, увидел ухмылявшиеся физиономии своих подчиненных.
— Ладно, — с трудом выдавил он, — сегодня вечером я отправлюсь с вами. Чтобы с утра уже быть на позициях, а днем все как полагается осмотреть. — Но… — тут его голос обрел прежние, угрожающе– агрессивные нотки, — если только выясню, что этих полета метров на самом деле не хватает, тогда держитесь!
Резко повернувшись, он почти бегом покинул канцелярию. У всех троих унтер–офицеров глаза на лоб полезли, все пристыженно молчали. Впервые на их глазах Крюль одолел себя, посрамив их иронию.
— Что вы стоите? — спросил Обермайер. — Из Бабиничей как раз привезли доски для опалубки.
Унтер–офицеры в явном замешательстве вышли. У хаты они остановились и увидели, как Крюль срывает зло на тех, кто разгружал мотосани с досками.
— Снова в своем репертуаре, — заметил унтер–офицер Хефе.
— Нет, честно говоря, такого я от него не ожидал, — признался Бортке.
— Вы особенно не заблуждайтесь, — скептически произнес Кентроп. — Или вы всерьез думаете, что он смельчак из смельчаков?
— Никто этого и не говорит, — буркнул Хефе. — Пересрать каждый может. Вот только у Крюля это получается с запашком. Во всяком случае, до сих пор получалось. Посмотрим, на самом ли деле он способен на что–то.
Рядовые Эрих Видек и Кацорски, тот самый крысомордый, вползли через только что отрытую траншею в небольшую землянку, одну из тех, которые обустраивали через каждые 50 метров линии траншей. И тут, пригнувшись, к ним подбежал Эрнст Дойчман. Тяжело дыша, он привалился к замерзшей земле.
— Смотрите–ка — какие люди в гости к нам! — комментировал крысомордый, оскалив почерневшие корешки зубов.
— Что–нибудь стряслось? — спросил Видек.
— Да ничего такого, — пожал плечами Дойчман. — Просто вот сижу и жду, когда что–нибудь случится. Для этого я и здесь.
— Ничего, недолго ждать осталось, — бросил крысомордый.
Ночью по снегу доставили доски для землянок. С рассветом начали обшивку ими стенок. На день в траншеях осталось около трети роты, остальным было приказано отдыхать. Время от времени раздавался взрыв, осыпая работавших комьями мерзлой земли. Раз в несколько минут раздавался свист, он постепенно нарастал, переходя в вой. Все поспешно прижимались к стенкам траншеи и с ужасом ждали, где упадет снаряд. А падал он чаще всего совсем рядом, буквально в нескольких шагах, сотрясая землю так, что их подкидывало в траншеях, и обрушивая на них окаменевшие комья земли, льда и снега. С воем разлетавшиеся осколки, упав в снег, шипели.
— Этот совсем близко упал, — отметил Видек.
— Хочется думать, что следующий шлепнется подальше, — дрожащим голосом проговорил крысомордый.
После очередного залпа они, пригибаясь, перебежали в следующую землянку. Одним махом одолев несколько ступенек, все трое бухнулись на сложенные доски и столбы. Видек закурил, угостил и Дойчмана. Крысомордый, будучи некурящим, обменивал полагавшееся ему табачное довольствие на хлеб, масло и колбасу.
— Если так пойдет и дальше, они перемешают позицию с землей, не успеем мы ее достроить, — с досадой произнес Видек.
— Это как та дура–швея: днем шьет, а по ночам снова раздирает сшитое за день, — сравнил крысомордый.
— Не так, — вмешался Дойчман.
— Или как тот германец, который втаскивал каменюгу на гору, — упрямо гнул свое крысомордый.
— Это о царе Коринфа, которого звали Сизиф, — поправил Дойчман.
— Ты в школе никак отличником был, — с издевкой заметил крысомордый. — Куда уж нам, неграмотным, до тебя!
— Им надо было начинать сооружать эти позиции подальше, западнее.
Дойчман прислонился к еще не обшитой досками земляной стенке. Его небритое, узкое лицо похудело, черты заострились. Повязку с красным крестом он решил снять: какой смысл? Русские валили всех без разбора, в том числе и санитаров. Да и немцы отвечали тем же.
— Какой прок от запасных позиций, если они расположены всего в километре от передовой? Случись наступление, этот километр погоды не сделает.
— Генерал из тебя вышел бы отменный, — сыронизировал крысомордый.
Видек торопливо, глубокими затяжками курил. С тех пор, как у него родился ребенок, он не имел из дому вестей. Все его письма оставались без ответа, он начинал сомневаться, что их вообще пересылали жене. Неведение для солдат штрафбата было естественным состоянием. К тому же каждый знал — они служат здесь без права переписки. Это распространялось и на посылки. И на обычные, положенные солдату вермахта рационы. И на такие товары, как табак, шоколад, спиртные напитки. Они были изгоями, которых все должны были чураться, словно прокаженных, уголовными преступниками, которым вместо формы полагались чуть ли не лохмотья, да и те не по росту, их пригнали сюда, чтобы выжать из них максимум, а потом поступить, как с отработанным материалом. И никто ничего не мог изменить, ни обер–лейтенант Обермайер, ни гауптман Барт. Обермайер однажды по телефону поинтересовался у Барта: мол, когда солдаты будут получать письма из дому.
— Письма? — искренне удивился Барт. — Вы, что ли, ждете писем из дому, Обермайер?
— Не только я. Мои люди не в курсе, как там дома дела, в особенности те, у кого жены в Германии остались.
— Вот уж кому повезло так повезло! Передайте своим людям, что они должны радоваться, что не в курсе всего, что творится дома. Поверьте, дорогой мой, так куда спокойнее. А вообще вся почта поступает на познанский адрес штрафбата. Там есть такой майор Крацнер, он сейчас там командует. Я слышал, при золотом партийном значке, а перед этим преподавал в каком–то национал–социалистическом учебном заведении. Так вот, сейчас в Познани такие же морозы, как и здесь. И у Крацнера есть возможность спастись от холода — можно письмами печки топить.
— С письмами придется пока подождать! — Только это и приходилось слышать и Видеку, и всем остальным. И сам Обермайер по примеру своих подчиненных мало–помалу впадал в состояние индифферентного фатализма — а, дьявол с ним со всем — будь что будет! Артобстрел? Ну и что с того? Погибшие? Так войны для того и придуманы, чтобы убивать. Работа до изнеможения? Так привыкнуть можно. Жизнь? Скотская, согласен. И поэтому сказал своим:
— Наплевать, километр, десять или сто — будем рыть дальше!
— Впрочем, какая разница — все равно здесь все до единого околеем! — бросил крысомордый.
— Не надо так, — возразил Дойчман.
Тут Видек криво улыбнулся Эрнсту:
— А ты что, всерьез веришь в эту бодягу? В «испытание фронтом»? Что нас всех после этого помилуют? Согласен — может быть, Шванеке или вот его…
Видек кивнул на крысомордого.
— Их, возможно, и помилуют. Потому что они — хоть и отпетые, но уголовники.
