Нет. Всего несколько страничек, и вы будете свободны.
Прочтите их.
«При этих моих словах, – говорится в этом дневнике, – дверь кабинета, в который удалилась мать, приоткрылась, и передо мной предстала фигура в таком странном наряде, что я не узнал ее. Прическа в форме пирамиды и светло-серые туфли на высоченных каблуках увеличили ее рост фута на полтора. На ней был белый палантин, оранжевая накидка, бледно-голубое платье из гладкого бархата, телесного цвета юбка, бледно-желтые чулки и туфельки с беличьей опушкой. Но что меня особенно поразило, это пятиугольные фижмы, с выдающимися и вдающимися углами. Можно было подумать, что это ходячая крепость с пятью бастионами. Вслед за нею появилась одна из дочерей.
– Боже милосердный, – вскричала мать, – кто вас так нарядил? Уйдите, вы меня приводите в ужас! Если бы не нужно было так скоро ехать на бал, я заставила бы вас переодеться. Я надеюсь, что вы, по крайней мере, будете в маске.
Потом, оглядев младшую дочь с головы до ног, она прибавила:
– Вот это вполне благопристойно.
В это время появился в дверях ее муж, который успел уже нарядиться после полуночного ужина: он был в шляпе цвета увядших листьев, в пышном парике с буклями, в костюме плотного сукна, с длинными прямоугольными позументами, в полтора фута каждый, с четырьмя карманами и пятью пуговицами спереди, но без складок и фалд, в коротких штанах и чулках светло-коричневого цвета и в зеленых сафьяновых туфлях, – все это вместе составляло шутовской наряд».
Тут Мангогул остановился и сказал сидевшей рядом Мирзозе:
– Эти островитяне вам кажутся очень смешными…
Мирзоза перебила его:
– Можете не кончать. На этот раз, султан, вы правы. Но я прошу вас не делать отсюда выводов. Если вы захотите стать благоразумным, все пропало. Без сомнения, мы показались бы такими же странными островитянам, как они нам. А в области моды безумцы издают законы для умных, куртизанки для честных женщин, и ничего лучшего не придумаешь, как следовать им. Мы смеемся, глядя на портреты наших предков, не думая о том, что наши потомки будут смеяться, глядя на наши портреты.
Итак, хоть раз в жизни я обнаружил здравый смысл.
Я прощаю вам. Но довольно об этом.
Однако, несмотря на всю проницательность, вам не догадаться, что гармония, мелодия и цветовой клавесин…
Постойте, я продолжаю… – Все это вызвало раскол между мужчинами, женщинами и вообще между всеми гражданами. Школа пошла войной на школу, один научный авторитет на другой: разгорелись диспуты, начались взаимные оскорбления, вспыхнула ненависть.
– Прекрасно, но это еще не все.
– Потому что я не все сказала.
– Кончайте.
– Подобно тому, как недавно у нас в Банзе в споре о звуках глухие оказались самыми непримиримыми спорщиками, в стране, описанной вашими путешественниками, именно слепые громче всех и больше всех кричали о цветах.
Тут раздосадованный султан взял дневники путешественников и разорвал их на куски.
– Ах, что вы сделали!
– Я уничтожил бесполезные труды.
– Может быть, бесполезные для меня, но не для вас.
– Мне безразлично все, что не содействует вашему счастью.
– Значит, я вам действительно дорога?
– Вот вопрос, который может раз навсегда отвадить от женщин. Нет, они ничего не чувствуют, они думают, что все должны им служить. Что бы ни делали для них, им все мало. Минута раздражения – и год служения пошел насмарку. Я ухожу.
– Нет, вы останьтесь. Подите сюда и поцелуйте меня.
Султан поцеловал ее и сказал:
– Не правда ли, мы только марионетки?
– Иной раз, да.
Глава двадцатая
Две лицемерки
