выдержка. Он помнит, как Таллис, не моргнув глазом, спокойно и вежливо беседовал со своими
посетителями в то самое время, когда его позиции буквально выкашивались на рынке.
Такую же железную выдержку я обнаружил и у Джонса. Он беседовал со мной, попутно общаясь с
посетителями и сотрудниками, и одновременно управлял крупной позицией по S&P. В последние
минуты перед закрытием торгов фьючерсы на индекс акций сильно выросли, из-за чего убыток по
позиции Джонса превысил миллион долларов. Однако Джонс оставался настолько невозмутимым, что я узнал о том, что рынок двинулся против него, только вечером, просмотрев цены закрытия.
При первой беседе мы не успели обсудить все вопросы, и недели через две я повторно наведался к
Джонсу. Во время второй встречи я заметил две перемены. Во-первых, из решительного медведя
Джонс перешел в быки: раньше Джонс крупно играл на понижение рынка акций, теперь же в
краткосрочном плане он переориентировался на его рост. Вопреки ожиданиям рынок не упал за то
время, которое ему отпустил Джонс. Из этого он заключил, что на короткое время рынок пойдет
вверх.
«Этот рынок перепродан», — отметил он во время нашей второй беседы. Изменение точки зрения на
диаметрально противоположную за столь короткий период наглядно показывает исключительную
гибкость, объясняющую торговые успехи Джонса. Он не только быстро закрыл исходную позицию, но и был готов сменить ее на противоположную, когда факты указали на ошибочность его
первоначального прогноза. (И эта перемена в умонастроении оказалась весьма своевременной.) Во- вторых, Джонс вдруг стал очень осторожен в своих оценках относительно рынка акций и
экономики в целом. Он опасался, что еще одна большая волна продаж (предыдущая была в октябре
1987 года) может привести к своего рода финансовому маккартизму. Это опасение опиралось на
исторический прецедент: во время сенатских слушаний в 1930-е годы члены комиссии, отчаявшись
найти злоумышленников, виновных в крахе рынка акций в 1929 году, переложили вину на служащих
Нью-Йоркской фондовой биржи, которые в период обвала держали длинные позиции.
Джонс боялся, что в будущем он, как известный спекулянт и специалист по прогнозированию
экономических тенденций, может стать удобной мишенью для властей в их очередной «охоте на
ведьм». В особое замешательство Джонса привел телефонный звонок одного крупного
правительственного чиновника относительно его торговли. «Если я назову его ранг, то вы просто не
поверите», — сообщил он мне с некоторой опаской и тщательно подбирая слова, чтобы не сказать
лишнего.
Джонс был по-прежнему дружелюбен, но на смену прямодушным высказываниям теперь пришли
выверенные и сдержанные ответы, характерные для домашних заготовок. Так, на вопрос о торговой
тактике он заговорил об опережении — незаконной операции, когда брокер размещает собственный
приказ раньше крупного приказа клиента. По сути, такой ответ был просто нелепым, ибо Джонс не
занимается приказами клиентов. Это все равно, как если бы футбольный болельщик, участвующий
только в своем офисном тотализаторе, вдруг стал бы оправдываться, что не брал взяток за
организацию договорного исхода игры. Похоже, Джонс воспользовался интервью как трибуной для
официального заявления, на которое он, наверное, рассчитывал как на свидетельство в свою пользу
при возможных слушаниях в Конгрессе в будущем. Мне показалось, что в преувеличенной
настороженности Джонса было что-то маниакальное. Впрочем, опасение, что реальный
экономический кризис приведет к избиению гонцов, приносящих плохие вести, не кажется совсем
уж безосновательным.
Когда вы впервые заинтересовались торговлей?
В колледже я прочитал статью о Ричарде Деннисе, которая произвела на меня большое впечатление.
Мне показалось, что у него самая замечательная работа в мире. У меня уже было некоторое
представление о торговле, потому что мой дядя Билли Дюнавант был весьма преуспевающим
