Он поманил доблестного воина, который только и ждал сигнала полковника. Уже через секунду Квакваса навытяжку стоял перед командармом и пожирал его глазами, придав физиономии должный идиотизм. Вся его поза свидетельствовала о рвении и верности воинскому долгу. Он таращил глаза, выпячивал грудь, растопыривал локти. Мвимба-Хонго посмотрел на него со сложным выражением на лице, смесью поощрения и раздражения, и сказал:
– Да, правильно, это Квакваса. Значит, в ефрейторы метишь, солдат? – Квакваса истово затряс башкой. – Хорошо, запомню. А сейчас всем разойтись! Мне нужно обдумать дальнейшую стратегию и тактику нашей победоносной войны.
Комплект ООНовской формы, которую спер где-то Квакваса, оказался неполон. Обувь и головной убор отсутствовали, так же как и ремень. Собственно, в наличии имелись только китель да шорты, – то и другое оригинального покроя. Шорты были чересчур широкими, словно предназначались не для поджарых солдатских ягодиц, а для чемодана приличных габаритов. Китель имел недвусмысленные вытачки на груди, а застегивался на левую сторону. Размер формы был значительным.
– Явно бабская, – сделал вывод Косинцев. – Пускай Квакваса сам ее носит!
Забзугу пропустил это мудрое и вместе с тем остроумное замечание мимо ушей. Не допускающим возражений тоном он приказал диверсантам начинать процедуру примерки. Без промедления. Чтоб придать распоряжению больший вес, полковник взял АР-48 наизготовку.
Пришлось друзьям подчиниться. Первым в очереди стоял, разумеется, Вадим. Брюзжа, что всю жизнь мечтал попасть на кастинг клоунов-трансвеститов, он влез в мешковатые шорты, напялил китель. Результат, судя по реакции окружающих, превзошел самые мрачные его ожидания. Собравшиеся на бесплатное представление воины таха принялись ржать, будто самцы зебры в пору гона, и отпускать комментарии, за которые в другое время Вадим устроил бы небольшой геноцид. Самым обидным было то, что даже Зейла не могла сдержать ухмылки. Лишь Ирвин оставался серьезным. Он скоблил ногтем «метку верности» и нервно позевывал. Знал – после Косинцева наступит и его пора смешить народ.
Так оно и вышло. Сполна насладившись позором Вадима, полковник приказал облачиться в ублюдочный костюм Хэмпстеду. Впрочем, вторая серия маскарада вызвала у солдат куда меньше веселья. Во-первых, пропало чувство новизны. А во-вторых, ширококостному, обладающему грудью культуриста американцу форма подходила гораздо лучше. У Косинцева отлегло от сердца. Очевидно, что бабские шмотки придется носить не ему.
– О! Как по тебе кроили, брат, – сказал Вадим, честно и прямо глядя в наполненные печалью глаза соратника. – Китель будто влитой. Да и штанцы нормально прилегают.
– Правда, что ли?
– Конечно. Если мне не веришь, спроси хоть кого.
Многие воины закивали, соглашаясь. Однако у ревнивца Забзугу имелось на этот счет собственное мнение, в корне отличное от общественного.
– Нет, плохо! – заявил он. – Совсем плохо. Сразу заметно, что с чужого плеча. Скорей отдай эту одежду белому, Ирвин Чьянгугу. Ты возьмешь другую.
Вадим, пять секунд назад чувствовавший себя везунчиком и почти счастливцем, мгновенно скис. Он понял, что судьба его предрешена, дискутировать бесполезно. Необязательно обладать эйнштейновским интеллектом, чтобы догадаться: полковник будет стоять на своем до конца. И движут им отнюдь не соображения успешности предстоящей операции. Мерзавец просто желает унизить удачливого соперника. Пусть это мелко, но ведь именно мелкие пакости – самые действенные.
Обрадованный Ирвин начал торопливо освобождаться от злополучной униформы. Зейла как будто собралась возразить, но почему-то передумала и быстро зашагала прочь.
«Все правильно, – подумал Вадим, провожая взглядом ее гибкую фигурку. – Женщины презирают неудачников. А в особенности неудачников, выглядящих смешно или нелепо». Он принял от улыбчивого Ирвина матерчатый комок, шершавый, пятнистый, грязно-зеленый – настоящий символ глубочайшей тоски, – и медленно направился к северной стене ночлежки. Нужно было попытаться что-нибудь перешить, чтобы не выглядеть завтра окончательным пугалом.
– Эй, белая обезьяна! Стой!
Вадим обернулся. К нему вразвалку приближался один из телохранителей Черного Шамана. Заметив, что Косинцев услышал его, телохранитель остановился и лениво взмахнул ручищей.
– За мной. Мвимба-Хонго приказывает явиться к нему. И тебе, Ирвин Чьянгугу, тоже.
Друзья обменялись безрадостными взглядами. Ничего хорошего от этого приглашения они не ждали.
– Приказы великого командарма надо выполнять бегом, солдаты, – подбодрил их телохранитель.
Валкой рысью диверсанты устремились к «штабному» углу. За день там появилась ширма, собранная из алюминиевых трубок и зеленоватой полупрозрачной пленки. Пленку украшали изображения морских звезд, рыбок и тощих плоскогрудых русалок. За ширмой, вопреки логике, находилась отнюдь не ванна или душевая, а помост, аналогичный тому, что был разрушен утром. На помосте возлежал полуголый Мвимба- Хонго. Тело великого вождя таха покрывали замысловатые татуировки, один из сосков прокалывало золотое кольцо. На расстоянии вытянутой руки лежал автомат. Слева от помоста стояла Зейла. Симпатичное лицо капрала выглядело удовлетворенным. Справа топтался злой и недовольный полковник Забзугу.
– Солдаты, – сказал Шаман, когда Вадим и Ирвин приблизились, – мне доложили, что произошло недоразумение.
Зейла скосила глаза в сторону полковника и победоносно усмехнулась. Забзугу заскрежетал зубами. Шаман продолжал:
– Та ООНовская одежда, которая больше подходит Вадиму, оказалась у Ирвина. И наоборот. Кому-то недальновидному это может показаться мелочью, не стоящей и минуты времени Мвимба-Хонго. – Полковник при этих словах вздрогнул, будто укушенный скорпионом. – Но сейчас, когда мы находимся на подступах к президентскому дворцу, любой пустяк может стать решающим. Вадим, ты наша главная надежда. Во время завтрашней разведки ты должен выглядеть как настоящий солдат KFOR. Поэтому возьми себе форму, которую добыл ефрейтор Онибабо. А ты, Ирвин, возьмешь другую. Обменяйтесь сейчас.
Диверсанты выполнили приказ – один с большим энтузиазмом, другой совсем без охоты. Окончательно взбешенный и расстроенный полковник Забзугу, ссылаясь на то, что у него прихватило живот, попросил разрешения удалиться. Шаман не возражал.
– Теперь наденьте ее, – сказал он, когда обмен состоялся. – Я хочу посмотреть, как вы будете выглядеть завтра.
Живо избавившись от своего потного и грязного комбинезона, Вадим натянул вещи, снятые с водителя. Алексей был чуточку худее и повыше, мысы его ботинок были очень неудобно стоптаны к внутренней стороне, но какое это имело значение? В целом Косинцев выглядел на пять. А если побриться и вымыть волосы, то даже с плюсом.
Ирвин переодевался с каменным выражением лица. С тем же выражением выслушал маршальские восторги по поводу бравого вида Вадима и скупое «тоже неплохо» в собственный адрес. Было заметно, что он смертельно обижен.
– Я удовлетворен, – подвел итог Мвимба-Хонго. – Если будете уверенно держаться, ни один шакал- киафу не отличит вас от настоящих ООНовцев. Идите отдыхать. Капрал! – Он навел палец на Зейлу. – Обеспечишь им ужин и приличные условия сна. Пусть проведут ночь как положено мужчинам перед боем.
Зейла медленно кивнула, влюбленно глядя на Вадима.
– В этой одежде ты такой сексуальный, такой мужественный, – прошептала она, когда солдаты и капрал покинули штабной угол. И добавила в полном соответствии с классической женской логикой: – Мне прямо не терпится сорвать ее с тебя.
– Предупреждаю, я буду отчаянно сопротивляться!
– Сильно на это рассчитываю. Кстати, пока вы там прохлаждались под забором, я времени не теряла. – Зейла похлопала по нагрудному кармашку, и там волнующе захрустели пластиковые упаковки – очевидно, с резиновыми чехлами. Карман зримо оттопыривался. – Ты уж извини, пришлось позаимствовать у тебя деньжат, а то эти штуки в наших краях чудо как дороги. И вообще, без денег тебе будет лучше, от них
