– Да я не следователь.
Алена не поняла. Но ей стало интересно, приятно и спокойно. Затем Алена перешла на писателя Зощенко, который ей очень нравился. Она начала говорить о нем с таким пылом, что на какое-то время чуть позабыла о «любимом мужчине».
«Лавсан», вернее Зощенко Виталий Павлович, 15.07.1949, уроженец города Алапаевск, Свердловской области, прописан по улице Мытнинской, дважды судим за «карман»: первый раз сажал Богучанский, второй раз Родин. Оба раза на транспорте. Виртуоз внутреннего кармана пиджака. Любит ловить «клиентуру» среди состоятельных приезжих возле ювелирных магазинов. Работает один. В контрах с «Гусем» и «Шурупом». Живет понятием «один на льдине», – про себя считал информацию Голубев.
– …Ну, а тебе он нравится? Не молчи, – подтолкнула локтем Алена. – Укутаешься в плед под торшером и до трех ночи с ним улыбаешься.
– Угу, чуть отвлекся, и на горизонте пусто.
– Конечно, Зощенко не прост.
– Я чего-то про плед недопонял. Это каким же образом на транспорте, да под пледом…
– О господи! Зачем же в транспорте?!
– А на улице под пледом лучше, что ли?
– Отчего же на улице?
Вот так за сокровенным разговором они и подошли к театру, где купили билеты с рук на шесть рублей Алены. Перед этим, переходя через Аничков мост, она увидела его профиль на фоне сумерек города. А посмотреть было на что: Витя был скроен из жил. Этих шпагатов хватило бы еще лет на тридцать. Короче, волк со свалявшейся шкурой. Вот только надо бы потереть ему спину в ванной.
– …Я отдам, – жалостливо настоял Голубев.
Алена сжала его кисть руки, приблизила лицо и улыбнулась так, как могут только они, настоящие Алены, улыбаться.
СТОП-КАДР!!!
Поверх ее гладко зачесанных волос Голубев углядел юркое движение плеча, на которое был накинут легкий короткий плащ. «Есть контакт» – рубануло по инстинктам. Он не мог узнать, кто это. Процессор перебрал пару сотен воров, помноженных на десятки индивидуальных видимых и неразличимых примет. «Он! Точно он! „Гастроль“»! – выдал процессор.
Между тем плащик перешел с плеча на руку.
«Вот она, черемуха!» – Господь цокнул языком, и мир стал цветной и четырехмерный. (Между прочим, математики считают, что теоретически сие возможно.) Витя сжал плечи Алены налившимися сталью пальцами и развернул ее к себе. Она внутренне ахнула и чуть потянулась к нему лицом. Алена ждала поцелуя, но перед тем, как закрыть глаза, вдруг услышала команду:
– За мной парня в рубашке видишь?
Алена нехотя очухалась:
– Да.
– Медленно говори, что он делает.
– Пробирается со всеми в театр.
– Раздели его действия на движения и говори о плечах. Когда он станет чуть меньше ростом, скажи.
– Плечи, как плечи… чуть замер… чуть ерзает, что ли… во, чуть присел.
– Впереди него дама?
– Да.
– Как одета?
– Празднично.
– Запомни. Подойдешь – спросишь, пропало что? Она – ой! Ты – давайте постоим, мой муж поймал грабителя.
– А если…
– Делаем!
– О, господи, он возвращается.
Голубев медленно повернулся и, не глядя в гпаза, рассмотрел соперника. Карманник сжато и дергано, гадко и настырно улыбаясь, резал против течения. Голубев увернулся повторно и успел вынырнуть из театра раньше него. После чего вынул коробку спичек, приоткрыл ее и сделал вид, что собирается прикуривать.
Наглые глаза карманника засветились за стеклом парадной двери. Он быстро окинул взглядом «поляну» и наконец высунул нос. Тогда Голубев поджег весь коробок и швырнул «петарду» ему в харю. Точечно, но легко обожженное лицо вора откинулось обратно. Витя влетел вслед за ним и резко ткнул носком сандаля в голень. Жулик надсадно зашипел, растирая ушиб, и тут Голубев ударил ему в живот ногой. У парня перехватило дыхание, и он шлепнулся на мраморный пол.
Народ кругом похолодел. А у Вити только начала густеть кровь.
Ручищами-клещами, – такими сталевары переворачивают дышащие жаром болванки, – Голубев прижал воровское горло к стене.
– Не шали – кадык вырву!
– Начальник, откуда такие манеры?
– Медленно отдай кошель моей сестры!
– Без мусоров договоримся?
– Разумеется. Сам чалился.
– Возьми – извини – погорячился.
Витя положил бисерный кошелек себе в карман. Перехватил руку, больно вывернул ее и легко поднял тело карманника на ноги.
– Идем тихонько, обувь в прихожей раздеваем.
– Ты же обещал.
– Что?
– Без ребят в кокардах.
– А где ты их видишь?
– Что-то я не пойму.
– Не суетись, вокруг дамы и дети.
Голубев нагло провел его мимо билетерш, по пути услыхал охи возмущения и тому подобное, нашел Алену с потерпевшей, успел опрокинуться с вором на стенд, посвященный ведущему драматургу, полаяться со знакомыми обкраденной, оскорбил администратора. Он рвался к результату, а уверенность в его фразах была такая, что кипевшее непонимание уважительно уступало ему дорогу…
Через час все необходимые находились в дежурной части. Через четыре – все бумаги оформили. Через пять – Алена и Голубев вышли из РУВД. Через пять с половиной – Витя извинился за «театр». Через двое суток он сделал ей предложение. Через месяц – Алена сменила фамилию Морозова на Голубеву…
– …О чем задумался, Саша?
Пока Виктор Ильич хлопотал у плиты, Нестеров незаметно для себя ушел в легкий астрал, вновь переживая и пережевывая невольно подслушанные откровения собственной жены.
– Да так. Обо всем, а вроде как и ни о чем.
– Некомфортно служить стало? Усталость плечи гнет?
– Ну, служить-то как раз более-менее нормально, это дело привычное. Жить некомфортно.
– Понятно, артиллерийский расчет не вел стрельбу по десяти причинам. Во-первых, не было снарядов…
– Что-то вроде того.
– Ты, давай, коньячок-то разливай. Это мне ребята из уголовного розыска на пятое октября презентовали.
– Ого! «Курвуазье»! Растет благосостояние российских оперов.
