Птица ковырялся в висячем замке на подвальной двери куском ржавой проволоки. Он нашел единственный подъезд во всем доме, где на двери был замок. Поиск чего-либо пригодного для открывания замка и сама возня с примитивным механизмом заняли две минуты. Грохнула над головой дверь подъезда, кто-то вошел, зазвенел ключами. Один из тех, подумал Птица, кого Дуче приговорил. Человек поднялся на второй этаж… Судя по шагам — немолодой, грузный… Вошел в квартиру.
Птица шагнул в подвал, дверь паскудно заскрипела. Этот звук отчетливо услышали и Терминатор в тридцати шести метрах от Птицы, и два офицера ФСБ в двадцати. Бойцы «Града» установили в подвале два мощных прожектора и высокочувствительный микрофон около тротиловой ямы. Микрофон отчетливо передал поскрипывание песка под ногами Алексея Воробьева.
Терминатор замер и спрятался за серой бетонной перегородкой. На ней был нарисован Христос в терновом венце. Он вводил шприц в вену на левой руке. В темноте рисунок был неразличим.
Офицеры ФСБ в железной коробке фургона насторожились. Человек в подвале сделал несколько осторожных шагов и остановился. Микрофон доносил только слабое бормотание воды в трубах.
Птица стоял в нескольких метрах от давно обезвреженной мины. Ветерок влетал в разбитое окно на уровне земли, холодил лицо. Сразу у входа в крайний подъезд, сказал Финт. Крайних подъездов два — этот и противоположный… Будем искать. Будем искать, как говорил Семен Семеныч Горбунков. Господи, что за чушь лезет в голову? В углу, сказал Финт. Слева. Птица повернулся.
В фургоне снова раздался скрип песка и шаги. Человек в подвале шел прямо на раструб микрофона. Звук шагов становился громче. Скрип песка буквально давил на барабанные перепонки офицеров ФСБ. Они переглянулись и взяли в руки автоматы. Индикатор продолжал мигать зеленым огоньком. Тишина. Потом — шорох. Громкий, ошеломляющий шорох разгребаемого песка. Все стало ясно.
— Пошли, — почему-то шепотом сказал Кутин. Тот, кто откапывал сейчас мину в подвале, не мог их слышать, не мог даже догадаться об их присутствии. И все же Кутин говорил шепотом. Коблянский молча кивнул и нажал кнопку номер шесть на пульте. На другом пульте, у дежурного ФСБ по городу, запульсировал яркий желтый огонек.
Терминатор прислонился горячим лбом к холодному бетону. Он не знал, что его лоб соприкоснулся с головой Спасителя в терновом венце. Шприц в руке Христа вздрогнул. По стене поползли мелкие трещины.
Оно, понял Птица, когда руки наткнулись на фанеру под песком. Терминатор с силой ударил кулаком по стене. Угодил прямо в скорбный лик. Христос выронил шприц. Семен не понимал, что происходит. Но чувствовал: все рушится. Он вытащил гранату из внутреннего кармана. Выдернул чеку, зажал рычаг.
Птица осторожно взялся двумя пальцами за лист фанеры. Он нашел! Он успел. Будильник с одноногой цаплей молчит. Сейчас, сейчас…
С двух сторон — вперекрест — ударил яркий свет. За спиной раздался решительный голос:
— Не двигайся!
Голос подхватило эхо. Глухое, странное подвальное эхо.
Били с двух сторон мощные галогеновые светильники, стоящий на коленях Птица отбрасывал две тени. Хрустел песок. Ветер швырял в маленькое окошко порции дождевых капель… Катились слезы по лицу Спасителя, и сжимал в руке гранату Терминатор. Убийца, мама! — кричала в бреду Наталья Забродина. Раскумарить! — молил Христос. Хиросима! — шептал Терминатор.
— Не двигайся, Воробьев! — сказал другой голос за спиной. Высокочувствительный микрофон МАХ-1005 передал эти слова в пустой фургон.
— Лечь на землю… мордой вниз, — сказал голос, эхо заскрежетало по серому ноздреватому бетону и утонуло в пропахшем кошками песке.
Птица отпустил лист фанеры и начал медленно валиться вперед. На тренировках он делал это сотни, тысячи раз. Птица падал на землю. Две его тени быстро укорачивались, сближались, стремились слиться с телом. Дальше он все делал автоматически. Так, как учили.
Выстрел ударил, когда он был уже на границе прожекторного света и мутной подвальной тьмы. Ни свиста пули, ни звука рикошета он не услышал. Предупредительный… в песок. Хотят взять живым… значит, есть шанс. Очередь. Мизерный шанс, ничтожный… Стой, Воробьев! Луч света в спину… Стой! Желтый луч света в серую подвальную муть… Эхо.
Капитан Лев Коблянский светил фонарем вдоль прохода, куда метнулся террорист. Капитан Кутин стрелял по ногам. Желтый световой конус увязал в плотном, душном воздухе. Все было как в замедленном кино. Или в кошмаре. Медленно-медленно двигался по проходу террорист, медленно крутились, выписывая в воздухе кульбиты, стреляные гильзы. Воздух мгновенно стал еще плотнее. Он наполнялся грохотом, запахом пороха, пылью, криком. И еще чем-то, чему названия нет…
— Граната, Димка! — закричал Коблянский. Фенька вылетела из темноты, из-за спины Воробьева. Следом за ней грохнул выстрел. Затем — еще два. Коблянский схватился за плечо и выронил фонарь. Кутин ударил по гранате, как бьют по футбольному мячу. Фенька исчезла в темноте бокового прохода. Офицеры ФСБ одновременно упали на грязный песок, откатились под прикрытие стены. Замерли.
Взрыв гранаты в замкнутом пространстве ударил по голове, оглушил. Одновременно погасли оба прожектора. Из пробитой осколками трубы забили фонтаны горячей воды. Подвал наполнился пылью и паром. Дмитрий Кутин нащупывал фонарик в наружном кармане. В ушах звенело. Он выплюнул из разбитого рта песок и наконец нашел фонарь. Господи, только бы работал! Он закашлялся и не услышал своего кашля. Нажал кнопку фонаря, вспыхнул свет. Капитан медленно сел, прислонился спиной к стене и направил луч вдоль прохода. Воробьев стоял на четвереньках и пытался встать. Живой, гад. Славку Ряскова убил… думаешь — и нас?
— Лева! — хотел позвать капитан, но кроме хрипа у него ничего не получилось. — Лева, ты жив? Ты где?
Ему казалось, что он говорит громко и отчетливо. Коблянский не отвечал.
А Воробьев тем временем встал. Он держался рукой за стену, другой зажимал бок. Из темноты в глаза светил фонарь и слабо слышался чей-то голос. Медленно плыли плоты по мутной Малах-Гош. Птица оттолкнулся от стены и сделал шаг… А вода Малах-Гош уже заливала подвал, плескалась под ногами. Истопник провернул в боку раскаленную кочергу.
— Стоять, Воробьев! — прохрипел Кутин. Спина террориста покачивалась в проходе. — Стоять, сука! Стреляю!
Преступник уходил. Капитан поднял одной рукой фонарь, второй автомат. Рука с АКСУ ходила ходуном. Метался луч фонаря, покачивался и медленно удалялся Воробьев. Кутин нажал на спуск. Та-та-та-та.
Птицу дважды хлестануло по спине. Острая боль пронзила правую ногу и поясницу. Он упал в лужу горячей воды. Ты совсем одурел, истопник! Он встал на четвереньки, потом в полный рост. В глазах потемнело. Захотелось сесть в теплую воду Малах-Гош. Нет, надо идти. Он сделал шаг, еще один. Та-та- та-та! — загремело за спиной. Он снова упал лицом в воду.
— Левка, — обрадованно прохрипел Кутин. — Ты живой! Левка!
Он направил фонарь налево: капитан Коблянский стоял на коленях, ствол его автомата слегка дымился, по лицу текла кровь.
— Оплошали мы с тобой, Дима, — сказал он. Кутин не понял, но улыбнулся и согласно кивнул головой.
Юля замерзла. Она кружила возле больничного корпуса уже больше часа. Ни Птица, ни Мишка не появлялись. Ветер раскачивал голые ветви деревьев, с Пискаревского проспекта доносился слабый гул редеющего транспортного потока. Иногда грохотала электричка. Юле было тревожно. Тревожно и одиноко. И холодно. Иногда ей казалось, что из темноты за ней наблюдают чужие глаза. Ощущение было абсолютно реальным.
Из глубины аллеи к ней шел человек. Доверяй интуиции, сказал Мишка. Она прислушалась к своим чувствам. Нет, это не Птица… но чем-то похож и на Птицу, и на Сохатого. Человек, способный принимать решения, брать на себя ответственность, рисковать. Он шел устало, медленно. Шел именно к ней. Сердце сдавило нехорошим предчувствием.
Мужчина в кожаной куртке, с резкими чертами лица приближался. Невольно Юля пошла ему навстречу. Они встретились в мертвенном свете фонаря. Косо летели дождинки.
— Вы зря мерзнете здесь. Юля, — сказал мужчина негромко. — Птица уже не придет.
