нечего. Читаю жене, соседям…
— Ну и как им?
— Нравится. А в газету посылаю на конкурсы — даже не печатают. В чем тут дело, думаю, разобраться надо.
— А кто вам посоветовал обратиться к Владимиру?
Володя оторвался от рукописи и тоже с интересом посмотрел на гостя.
— Учительница внучки моей, Катюшки — Надежда Ивановна.
— А ей вы показывали свою тетрадь? — спросил Володя.
— Тут вот какая история приключилась, — точно уклоняясь от надоевшей мухи, качнул он головой. — Сперва эту тетрадку я дал Катюшке и попросил показать ее учительнице по литературе. Мне важно было, что она скажет. А та прочитала немного и на другой переменке вернула ее внучке вместе со своей запиской. А в ней написано: «Стихи нуждаются в доработке». На другой день я сам пришел к учительнице. Спрашиваю: «Какая такая доработка нужна?» А она мне: «Извините, но, по правде говоря, они вообще никуда не годятся. Я просто пожалела вас. Стихи нельзя так писать». — «А как их писать?» — спрашиваю. И как стала она рассказывать мне про какие-то там харлеи-варлеи… Главное, слушаю, слушаю, а сам дурак дураком. Специально она так, что ли? Думаю: как же ее дети поймут, если даже я не понимаю?
Встретившись глазами, Некрасовы невольно улыбнулись.
— И что было дальше? — спросила Зоя.
Лосев обескуражено развел руки.
— Ну, я и спросил ее, может ли кто попроще мне объяснить все это? Она, то есть Надежда Ивановна, и направила меня к вам.
Церемонным жестом указал он на Владимира.
— Что ж, я, конечно, попытаюсь. Только не лучше ли вам попробовать писать прозу?
— Нет. Я хочу писать стихи. Мне это нравится, — проявил он упорство.
— Дело ваше, — поскучнел Володя, — только… М-да. Иван Петрович, а чем вообще приходилось вам заниматься в своей жизни? Что вы хорошо умеете делать?
— Пахать, сеять, колодцы копать, печи ложить, бани строить. Умею технику чинить, — он застенчиво улыбнулся, — на гармони играть…
— Ну и замечательно. Вот на это все и будем опираться. Сначала вам понадобится опыт музыканта. Вот скажите, чем, по-вашему, отличаются стихи от прозы?
Гость озадаченно, как-то по-щенячьи склонил голову на бок.
— Точно не знаю, но некоторые стихи, как только начинаешь читать, так почти сразу и петь хочется.
— Вот именно! — оживился Володя. — Это все потому, что они различаются ритмом. Говоря языком литературным, стихи — это ритмически организованная речь. Причем заметьте, Иван Петрович, заданный вами ритм должен соблюдаться на всем протяжении стиха. Это вам понятно?
— Ну, а чего ж тут непонятного? Каждое произведение играется по-своему: вальс, скажем, в одном ритме, полька — в другом…
— Все верно. А как вы его удерживаете?
— Так басовыми кнопочками отбиваю, — гость проимитировал пальцами игру левой руки.
— Правильно. Но когда пишешь стихи, басовых кнопочек под рукой нет, и ритм нужно отстукивать мысленно. Сбой ритма — это и есть ваш первый грех. Тут у вас и полька и вальс в одном четверостишии.
— Вот тебе и на, не замечал, — озадаченно почесал затылок Лосев. — Выходит, я не стихи делаю, а винегрет?
— Что-то вроде того.
— Значит, у каждого стиха должна быть своя мелодия, так что ли?
— Так, Иван Петрович. И я вам вот что скажу: человек, читающий ваши стихи, в местах сбоя ритма тоже будет сбиваться. Вот пусть их вам почитают вслух, и вы сами убедитесь в этом.
— Ладно, Владимир Митрофаныч. А что в моих стихах еще не так?
— Еще одна ваша оплошность: строки, которые вы рифмуете между собой, совершенно разной длины.
— Так у меня в тех строчках длинных слов много.
— А кто их туда натащил? Вы или сосед? Вы же строитель. Понимаете, стих — это не грачиное гнездо, где ветки набросаны, как попало. Это — изящное ласточкино гнездышко, вылепленное со знанием дела, заботливо, кропотливо, комочек за комочком. Со словами нужно работать.
— Да что с ними сделаешь, если они длинные, как гусеницы?
— Смените их, переставьте местами, измените мысль… Вы, кажется, говорили, бани умеете строить?
— Умею.
— Хорошо. Представьте себе, что вам нужно срубить баньку, примерно два на три. А строительный материал, прямо скажем, неважный. В общей куче: дуб, сосна, липа и прочее, и все хлысты разной длины и толщины. Что вы станете делать и как?
— Осмотрю все, отсортирую, перемеряю, — ребром ладони стал делать невидимые зарубки Лосев. И куда только делась его неуверенность? — Потом выберу из крепких пород бревна потолще. Это в основание. Подгоню их друг к другу…
— Подгоню, это как?
— Да очень просто: лишнее отрежу.
— А если у четвертого бревна из тех, что отобраны вами в основание, не будет хватать длины, скажем, этак сантиметров десять?
— Так заменю бревно.
— Ну, а если нечем?
— Тогда или уменьшу ширину основания баньки или поищу дубовое бревно по родичам, по соседям. В общем, сделаю все возможное.
— Хорошо. Предположим, вы нашли нужное вам бревно и выложили первый венец. А что дальше?
— Так вы же сами строили. К первому венцу подгоню второй, ко второму — третий…
— Иван Петрович, почти все то же самое нужно делать и со стихами. Давайте-ка попробуем провести аналогию, на первый раз без всяких тонкостей. Предположим каждое бревно вашей баньки — это строка, а вырубленный венец — четверостишие или, говоря иначе, строфа, готовый сруб — стихотворение. Венец выкладывается из двух длинных и двух коротких бревен. В четверостишии тоже две строки длинные и две короткие. Если вы первую строку рифмуете с третьей — это перекрестная рифмовка, то они, как правило, должны быть одинаковой длины. Но их длина измеряется не сантиметрами, а стопами.
— Детскими, что ли? — усмехнулся Лосев.
— Стиховыми. В них один ударный слог и один-два безударных. Точно как в музыкальном такте, где одна сильная доля и несколько слабых. Для упрощения в рифмуемых строках можете считать только гласные: их должно быть одинаковое количество. Первое четверостишие, как окладный венец баньки, — основа всего сооружения. С ним, как с эталоном, все сравнивается и подгоняется к нему. Да, и рифма подбирается не на глаз, а на слух. С ней у вас тоже не все благополучно. Она должна быть интересной и не затасканной.
— А где ж ее найти такую?
— Вот в этом-то как раз и есть вся сложность стихосложения и… радость победы над собой. Для семьи можно писать, как напишется, но для читающей публики… тут уж надо работать со стихом до его полного совершенства. Ведь стихи покупают люди с утонченным вкусом, умеющие ценить искусство слова. А что вы им хотите продемонстрировать? То, как вы не умеете писать? — Согласитесь, это лишено смысла. Так что стихи надо исправлять. Возьмите в библиотеке несколько поэтических сборников наших классиков и, читая их, анализируйте каждый стих. Считайте количество стоп, ищите в рифмуемых словах звуковой повтор, примечайте разнообразие рифм, слушайте музыку стиха. Только так и можно чему-нибудь научиться.
