… Тоска. Необъяснимая ему тоска по дому, по маленькому, родному тельцу дочки, ее симпатичной, часто хнычущей мордашке, ее ручонкам… Тоска по жене… Вроде и прошло всего три дня, а на душе…
Штабная машина должна забрать его в 12.30, но время шло, а ее все не было. Он совсем не торопился скорее улизнуть из дома, но не выносил прощальных церемоний. Ира уже сейчас готова разрыдаться. А что будет, когда он сгребет сумки с провизией и теплыми вещами и пойдет к двери?
Проснулась, заплакала Машка. Ира взяла ее на руки, заходила по комнате, качая и убаюкивая…
Ту-ту… ту-тук… ту-ту… ту-тук… ту-ту… ту-тук… Покачивается, матерински убаюкивая, плацкартный вагон. Ту-ту… ту-тук… Ту-ту… ту-тук…
… В окне мелькнула тень, посигналил клаксон. Застегнувшись, он подошел к жене и, глядя в полные слез глаза, пробормотал:
— Что, мать, будем прощаться?
И нехорошая мысль немедленно обожгла его:
«Господи, почему прощаться?! Лезет же дурь в голову…»
Ира прижалась к нему, уткнулась мокрым лицом в грудь. По щекам скатились две прозрачные горошины…
— Ну что ты?… Перестань… Пожалуйста… — просил он ее, почти умоляя, и неловко гладил одеревеневшей вдруг ладонью по вьющимся волосам. — Все будет нормально!
Она отозвалась глухим грудным всхлипом, сжав воротник бушлата. Черемушкин силой отнял ее от себя, нагнулся за сумками. Но, едва распрямился, она повисла на нем и в голос зарыдала. Испугалась и закричала в кровати дочка.
— Прекращай… прекращай… — шептал он, отступая к порогу.
У двери он сумел оторвать ее, и ринулся в скользкие сени. Выбежав за калитку, к машине, забросил сумки на заднее сиденье и зарычал на водителя:
— Поехали! Чего ждешь?!
И сейчас Черемушкин явственно видел ее — вздрагивающее мокрое лицо, челку каштановых волос, упавших на пушистые ресницы. Сжав зубы, он зарылся в подушку…
Нехорошо уехал, ох, нехорошо…
В штаб дивизии его взвод, единообразно пятнистый, нагруженный ящиками с касками, бронежилетами и оружием, привезли на Урале.
Дежурный по штабу увел его в типовое панельное здание, где на приеме у комдива он и познакомился с Меньшовым и лейтенантом Барановым, командиром второго взвода.
Рота… Язык не поворачивался так окрестить собранное с миру по нитке подразделение. Тридцать пять человек, включая командиров. Чуть больше строевого взвода…
Замерев в строю, они ждали появления комдива. Но генерал не вышел, занятый более важными делами, отправив на мороз своего заместителя, розовощекого упитанного подполковника.
А морозец крепчал. Крепчал так, что колко дышалось, и воротники обметывала снежная бахрома. От роты густо поднимался пар.
Подполковник обошелся короткими напутствиями. Большего не позволила стужа. С пафосом напомнив об отведенной им миссии, и чаяниях, возложенных на них — лучших из лучших — которые стоило оправдать, он поспешил назад в штаб. Отогревать побелевшие щеки…
Выслушав пламенную речь, под марш «Прощание славянки» — музыканты горбились на ледяном ветру, но мужественно выдували мель — рота погрузилась в грузовики и в сопровождении ВАИ, под вой сирены, выехала за ворота КПП. Минуя крупные магистрали, они ехали на окраину, в район сортировочной станции «Московка».
На «солдатской площадке», отгороженной от любопытных бетонным забором, стоял, курясь из трубы дымом, плацкартный вагон.
Прогибаясь под тяжестью громоздких ящиков, бойцы перегрузили их в вагон. Угловатый, с грустным лицом интеллигента Меньшов проверил людей и загнал на места. В тамбур прошла проводница, замкнула дверь на ключ.
… На путях послышался гул. Пронзительно свистнул подкативший маневровый взял вагон на абордаж и потащил на станцию к формирующемуся составу…
Так она начиналась, командировка.
В день отъезда, втайне от Меньшова с Барановым, Черемушкин достал из кителя семейную фотографию, с календариком на обратной стороне. И перечеркнул крестиком день первый.
Сегодня на календарике появился третий крест…
Звонко стучат колеса на стыках, зыбкой покачивается плацкартный вагон. Дребезжит переходная площадка в тамбуре. Вместе с вагоном, как в морскую качку, покачивается камуфлированная фигура с автоматом.
Юра, назначенный в ночной караул, изредка посматривал на часы. Медленно, медленно тянется время…
Сонно клюя носом, он думал:
«С чего ради взводный выставил пост охранять запертый вагон? Тем более, что станций в ближайшие пять часов не предвидится».
Кому сдался этот тамбур, когда поезд летит в ночи, как на крыльях, и никому нет дела, кого он везет и куда?..
Он вздохнул. Караул придумали командиры, чтобы народ лишний раз не расслаблялся. И против ничего не попишешь — присягу принимали, чтобы самым стойким образом переносить трудности. А тяготы эти уже начались, шли третьи сутки подряд.
Везет же гражданским в тех, купейных вагонах! Получают от дороги максимум удовольствия.
Желаете скрасить муторный переезд? Извольте! Тут вам и видеозал с выбором на любой вкус: от слезливых индийских мелодрам до крутой порнографии, по ночам. А откушать горячего, под рюмочку водки? Нет проблем!.. Любой каприз, имелись бы деньги.
Захотелось в промежутках между трапезами в вагоне-ресторане, культпоходом в салон и скукой испить фирменного чайку — шепни проводнику, и не забудь про чаевые.
Прибежит в наспех надетой фуражке и в синем форменном кителе, с подносом на растопыренных пальцах, с салфеткой через рукав. А на подносе не захватанные граненые стаканы с мутным безвкусным пойлом, который и хлебнуть-то тошно, а вытащенные на божий свет из запасника — хрустальной чистоты, с ароматным цейлонским чаем.
Шаркнет ножкой, улыбнется подобострастно, поинтересуется:
«Не желаете еще чего-нибудь? Водочки или коньяка с шоколадными конфетами для вашей спутницы?»
Вот где сервис, вот где настоящая жизнь!..
Но это там, в других вагонах, куда вход им заказан под страхом дезертирства.
Им же приходится довольствоваться китайской лапшей быстрого приготовления; раздобрело тыловое начальство, выдав дефицитный продукт. Хотя, если в лапшичку бросить стылый кусок тушенки, да терпеливо перемешать, выждав, пока безвкусный китайский полуфабрикат пропитается ничем не заменимым мясным ароматом — выйдет довольно сносное по вкусовым качествам блюдо. Вот только беда — приедается быстро такой шедевр кулинарии, когда изо дня в день, да трижды за него…
Покачивается вагон… В такт ему колеблются за окном завьюженные российские поля, беснуется в бессильной злобе декабрьский ветрина. А мороз все держится. Крепчает морозец…
В тамбур, набросив на плечи бушлат, вышел Мавлатов.
— А тебе чего не спится? — Юра был рад его появлению. Все же будет с кем перекинуться словом. Оно и время быстрее летит.
— Холадина… — изрек повар, открывая заслонку котла. — Ты сматри, они на ночь печку ни тапили, что ли?
Из топки повеяло могильным холодом.
Покачав рыжей головой, Мавлатов вооружился кочергой и стал выгребать золу.
— Пьют и пьют, — сокрушался он, имея в виду проводниц. — И эта женьщины?..
