размораживать холодильник — я даже перечислять устал!
— А второй путь?
— Парикмахерская, косметический салон, маникюр-педикюр, цветы, поклонники, шампанское, автомобили, музыка, рестораны, танцы, волнующий флирт, новые увлечения…
— Так живет бабочка-однодневка.
— Ну и что? Для нее этот единственный день длится очень долго, всю жизнь. Радостную, красочную, беззаботную… Ласковое солнце, изумрудная трава, сладкий клевер, веселые товарищи и подружки, непрерывный причудливый танец… Удовольствие, удовольствие и еще раз удовольствие! Если бабочка ощущает себя, то наверняка испытывает счастье. И, уж конечно, не завидует ломовой лошади, которая весь свой век тянет лямку в каменоломнях!
— Но в конце концов наступает время расплаты.
— Знаю, знаю. «А зима катит в глаза!» Такие поучительные концовки встречаются только в баснях. В жизни расплачиваются другие: растолстевшие, потерявшие привлекательность, пропахшие кухней… Извини меня, но где твоя Галина? И почему ты сохнешь по яркой и бездумной стрекозе?
— Она вовсе не такая!
— Конечно, конечно. Вечное заблуждение влюбленных. Но сказал ты это без убеждения. Значит…
— Хватит копаться в душе!
— Помилуй, ты же для этого меня и пригласил! Или я не прав, тебе не нужен мой опыт в чуждой для тебя сфере и мой дельный совет?
— Совета я пока не слышал — одни поучения.
— Значит, так. Полковник в отъезде, вернется через неделю. Получишь свои десять штук, я тебя веду к одному человеку, отовариваешься по полной программе: сапоги, дубленка, норковая шапка — размеры знаешь? И отлично. Упаковываешь в красивую сумку, прикупаешь гастрономический набор:
«Мартель», икра, балык, две палки сухой колбасы — все это я тоже обеспечу, — и двигаешь к ней. «Примите, маркиза, в знак моей любви».
— По-моему, это все ерунда… Не возьмет.
— Берут не у всех, это верно. Тут надо постараться, дипломатично, тонко все изобразить. Будто не ты ей, а она тебе одолжение делает, и взамен ты ничего не просишь, просто уважение оказал, внимание проявил… поломается немножко для вида и возьмет. А какая любовь меж вами вспыхнет! Все другие враз с горизонта смотаются…
— Так не подарки делают, а взятки дают! — Элефантов выругался.
— Много ты знаешь про взятки! — почему-то озлился Орех. — Просил совета — слушай!
В прокуренном зале третьеразрядного ресторана шло бурное веселье.
Здесь жрали, пили, орали, пели, заключали сделки, ругались с официантами, ссорились, выходили драться и блевать в туалет, мирились, слюняво лобызались, клялись в верности и вечной дружбе. Оглушительно гремела музыка, черноволосые усатые молодцы, удачно торговавшие мандаринами на рынке, выводили из-за столиков торопливо дожевывающих некрасивых потасканных женщин, прекрасно понимающих, где и как закончится сегодня их путь, начатый первым шагом к пятачку для танцев.
Элефантов был пьян. Он с отвращением смотрел на колышущуюся толпу плотных, разгоряченных тел, белые и красные маски, соответствующие старательно разыгрываемым ролям. Здесь не было отрицательных персонажей: все, как сговорившись, лепили только два образа — галантного, мужественного, обходительного мужчины и добродетельной, безусловно порядочной женщины, хотя липкие похотливые руки и бесстыдно вихляющиеся зады напрочь перечеркивали старания актеров.
— Протоплазма. Танцующая протоплазма…
Ему было противно все происходящее и сам себе, а он в любом состоянии умел видеть себя со стороны — и сам себе он был противен.
Но слова Ореха казались убедительными, и он не жалел, что обратился к нему за советом. В последнее время он начал подозревать, что в опьяняющей вседозволенности, легкой бесшабашности отношений есть притягательная сила, которую он, жестко стиснутый рамками положенного и недопустимого, не в состоянии понять, и это делает его на голову ниже Марии. Рамки следовало раздвинуть или даже сломать вообще, и лучшего помощника, чем Орех, для этого не найти.
— Сейчас присмотрим баб-с… Классных девочек тут, конечно, нет, ну да какая разница, нам же не жениться…
— Я не желаю связываться с проститутками, — надменно сказал Элефантов.
— Опять ярлыки! Смотри на вещи проще — в этом твое спасенье. Все бабы одинаковы. Стоит тебе уяснить эту простую истину, и ты уже никогда не будешь мучиться любовными переживаниями.
— И превращусь в животное, — прежним тоном проговорил Элефантов, но Орех пропустил его слова мимо ушей.
— Кстати, вношу поправку в свой совет: зачем тебе тратить на эту птичку столько денег? Я подберу ей замену с учетом всех твоих пожеланий: рост, упитанность, цвет волос…
— В тебе пропадает торговец лошадьми! — изрек Элефантов. — Лучше ее никого нет!
— Бедняга, ты зациклился. Верней всего от подобных заблуждений способна излечить дурная болезнь. Если понадобится хороший доктор — у меня есть…
— Я тебе морду набью!
Элефантова бросило в жар.
— Хо-хо-хо! А хорошо бить старых друзей? К тому же я тебя учил драться, а не наоборот! — Орех выпятил челюсть.
— А мне плевать!
— Это за тобой водится, потому и уважаю. В бой с открытым забралом, не считая врагов! Молодец. Но обязательно сломаешь шею, и никто тебя не похвалит. Скажут — дурак!
— Боря Никифоров похвалит. Он молодец. Раздел вчера на партсобрании этого индюка Кабаргина. И за соавторства липовые, и за чванство, некомпетентность. Не побоялся!
— Тоже неумно. Доплюется против ветра! Чего ж ты у него совета не спросил?
— А он всякой хурды-мурды не знает. Он правильно жить учит, честно.
— Ты был с ним всегда заодно.
— Был. Пока не сломался…
— Вот то-то! Помнишь, что я когда-то говорил? Все ломается! Рано или поздно.
— Не все. Никифоров не сломается, потому мне ему в глаза глядеть стыдно. Уверен, еще много есть людей таких, как он, только я их, жалко, не знаю.
— Нету их, потому и не знаешь. Нетути!
Элефантов уперся в Орехова долгим изучающим взглядом.
— Жалко мне тебя, бедняга.
— Себя пожалей.
— И себя жалко. Только я стал таким, как ты, сознательно и понимаю, что спустился на десяток ступеней вниз. А ты ничего этого не осознаешь.
Орехов зевнул.
— А какая разница?
И снова Элефантов подумал, что никакой особой разницы тут нет.
В его жизни опять наступила черная полоса. Мария вертелась в суматошном колесе ремонтно- приобретательских забот, в хороводе многочисленных друзей, разрывалась на части телефонными звонками, постоянно куда-то спешила. С Элефантовым она была обычно-улыбчивой, стандартно-любезной; и чрезвычайно занятой, вопрос о свиданиях отпадал сам собой.
Чтобы поговорить наедине, Элефантов поджидал Марию утром на остановке, но она приехала с другого направления. Откуда? Не скрывая раздражения, ответила, что была у портнихи.
— В восемь утра у портнихи?
Невинный вопрос, обнажающий всю нелепость ее объяснения, привел Марию в ярость:
— А почему, собственно, я должна перед тобой отчитываться? Кто ты такой?
Элефантов растерянно молчал, сраженный откровенной враждебностью и расчетливой безжалостностью тона.
